Дети Миалли

Прелюдия

Эдале, 4573-й год

Кап. Тысяча четыреста тридцать три...

Кап. Тысяча четыреста тридцать четыре...

Кап. Тысяча четыреста тридцать пять...

Нужно заснуть. Нужно заснуть, обязательно. В прошлый раз ей снилось что-то очень хорошее. Немного тревожное, правда... Что же это было?

Кап. Тысяча четыреста тридцать шесть...

Да, да... Будто бы она лежит на золотистом бархатном песочке, и теплая морская волна нежно щекочет ей пятки. И небо над ней без единого облачка, такое спокойное, безмятежное, что просто невозможно отвести взгляд. И где-то неподалеку играют ее малыши, ее любимые двойняшки. Их почти не слышно, они стараются не шуметь, потому что понимают - их мама устала, ей хочется отдохнуть, она, конечно, поиграет с ними, но не сейчас, чуть позже...

Кап. Тысяча четыреста тридцать семь...

А потом она незаметно начинает подниматься вверх. Она протягивает руки навстречу небу, и небо темнеет, наливаясь фиолетовой безграничностью, и на нем загораются колючие звезды...

- Мама, мама! - кричат ее дети. - Мама, куда ты?!

Она не может им ответить. Да и что она могла бы ответить? Все становится неважно. Главное, что они живы, что она дала им жизнь. Эту удивительную, прекрасную, волшебную жизнь. А все остальное... Все остальное не имеет значения... Разве только...

Кап. Тысяча четыреста тридцать восемь...

Имена! Она же не успела дать им имена! Как же это? Она думала о них днем и ночью, каждую минуту, каждую секунду, как же можно было ни разу не назвать их по имени? Наверное, это потому, что она не помнит ни одного имени... Нет, неправда. Настоящее имя должно быть своим, неповторимым, как неповторимо сияние человеческой души, проникающее сквозь толщу тьмы и холода в каждую мельчайшую клеточку Гипервселенной... И у нее когда-то было имя. И даже не одно, а несколько...

Тяжелая капля срывается с язычка умывальника и летит вниз, навстречу неизвестности. Сорок шесть десятитысячных кубического ильминн ржавой, насыщенной железом воды медленно движутся сквозь пространство, расталкивая частицы воздуха, сметая все на своем пути только для того, чтобы через долю секунды с оглушительным звоном разбиться о каменную кладку.

Тысяча четыреста тридцать девять...

Нет, это был всего лишь сон. Как обидно - слышать голоса своих малышей, а затем проснуться и понять, что они еще даже не родились. И им тоже обидно. Особенно мальчику - он ведь такой нетерпеливый. Верно, это он вечером толкался ножками, и вчера утром тоже. А девочка спокойная, только иногда шевелит головкой - куда это я попала?

Холодно. Ужасно холодно. Невыносимо холодно...

С усилием перевалившись через край скрипучей кровати, "шестьдесят третья" сползла на пол и, замерев на месте, прислушалась к окружающей кромешной темноте. В комнате, если не считать водяного набата, стояла мертвая тишина; только из-за двери, откуда-то очень-очень издалека, доносились истошные женские крики, как будто кого-то из обитательниц Цветника резали заживо. Впрочем, почему "как будто", поправила себя "шестьдесят третья". Скорее всего, так оно и есть, и удивляться тут особенно нечему.

Помедлив еще немного, она на всякий случай провела рукой по соседней койке, убедилась, что та, как и прежде, пуста, и только после этого осторожно, на четвереньках, двинулась вперед по узкому коридору.

Кровать за номером "шестьдесят семь" также оказалась пустой, но уже на следующей "шестьдесят третья" нашла то, что искала, - мягкая шелковая аура человеческого тепла притягивала ее точно так же, как свет огня - ночного мотылька.

"Я не могу сейчас умереть, - думала она. - Если я умру - они умрут вместе со мной. Я не позволю какому-то бездушному холоду убить моих детей".

Она приподнялась над спинкой кровати, нащупала дрожащими пальцами ногу хозяйки и, подтянувшись поближе, лизнула ее в пятку. Затем, подождав для приличия пару секунд, подалась всем телом вперед, но тут же получила в ответ неожиданный и оттого особенно чувствительный удар в переносицу.

Всхлипнув от боли, она упала на пол.

- Куда ползет эта старуха? - донесся откуда-то сзади хриплый полусонный голос.

"Шестьдесят третья" инстинктивно дернулась навстречу голосу, но быстро опомнилась и, поднявшись на колени, засеменила в противоположную сторону.

"Семьдесят три" справа, "семьдесят четыре" слева, "семьдесят семь" справа... Нет, нет, все не то. Злоба, ненависть... Они злые не потому, что их обидели, не потому, что сломали им жизнь и сделали игрушками для других людей. Злость - отражение слабости. Любой человек может попасть в это место, в эту колыбель обреченности, но далеко не каждый способен сохранить здесь остатки врожденного достоинства.

Только где-то впереди, почти у самой двери, угадывался источник чистого, незамутненного, пусть и не очень яркого сияния. "Восемьдесят шесть"... Нет, "восемьдесят восемь", предпоследняя слева. Наверное, новенькая. Лишь бы не испугалась...

Добравшись до цели, "шестьдесят третья" спряталась за соседней кроватью, пригладила спутанные волосы, потуже затянула потертую повязочку поверх выжженных глазниц. Тепло здесь ощущалось еще более отчетливо, но было словно укрыто каким-то невидимым покрывалом. Все правильно, девочка спит. И будить ее так не хочется... Еще один печальный закон - если кому-то хорошо, то кому-то обязательно должно быть плохо. Хочешь сделать себе лучше - придется смириться с тем, что кому-то станет ровно настолько же хуже. Маленькие песчинки счастья ходят по рукам, пересыпаются из ладоней в ладони, но больше их от этого не становится.

Холодно. Жутко холодно. Безумно холодно...

"Шестьдесят третья" проползла в проход между койками и очень медленно, чтобы не разбудить "восемьдесят восьмую" раньше времени, стала взбираться наверх. На кровати было тесно даже в одиночку, поэтому ей пришлось очень постараться, чтобы найти для себя свободный уголок - на самом краю, свернувшись калачиком вокруг согнутых коленей девушки. Но когда она, немного осмелев, решилась слегка погладить свою спасительницу по обнаженному бедру, то тут же забыла об осторожности.

Тепло. Настоящее, живое тепло, не сравнимое ни с мертвыми объятьями Солнца, ни с еще более мертвым дыханием рукотворного огня. Кожа у "восемьдесят восьмой" была чистой, гладкой, без малейшего намека на шрамы или следы от побоев - для представительницы "низшего сорта" дело совершенно немыслимое. "Шестьдесят третья" подтянулась повыше, быстро пробежалась пальцами по всему телу незнакомки - руки и ноги на месте, ушки целы. Глаза, нос, губы...

Совсем уже не стесняясь, она прижалась щекой к груди девушки. Грудь тоже была очень хорошая - нежная, податливая, не слишком большая, но и совсем даже не маленькая, почти идеал. Почти как... Почти как...

"Почти как у моей мамы", - неожиданно для самой себя закончила она.

Болезненное воспоминание пронзило ее разум подобно лучу света, разрезавшему пелену едкого непроглядного тумана.

"Мама. Мама..."

Она всегда была рядом. Всегда, с самого рождения. Они были неразделимы, они были единым целым. Что же с ней стало? Почему сейчас ее нет?

"Мама!"

Стремительно теряя связь с реальностью, "шестьдесят третья" неосознанно нашарила ртом маленький аккуратный сосочек и вцепилась в него зубами.

Живая плоть под нею дернулась, затрепетала, две слабые руки уперлись в ее затылок.

- Ты что... Ты... Зачем? - Тихий голос "восемьдесят восьмой" казался не столько испуганным, сколько растерянным. - Прекрати. Не надо...

"Мама... Ее больше нет. Это я... Это я виновата... Я... Я..."

Она сжала зубы еще сильнее. "Восемьдесят восьмая" застонала от боли, снова попыталась ее оттолкнуть, но она этого даже не заметила.

"Я убила ее... Я... убила ее! Я убила свою маму!"

- Нет! - не скрываясь, в полный голос закричала "восемьдесят восьмая". - Прекрати! Больно!

"Шестьдесят третья" зажала ей рот, всем телом придавила ее к постели и продолжила жадно впиваться зубами в разбухший от укусов сосок. Молока, несмотря на все ее усилия, не было ни капли, и это злило ее еще больше.

"Я убила ее! - стучало в ее висках. - Я убила... убила ее!"

Не чувствуя и не слыша ничего, кроме собственного беззвучного голоса, она ударила "восемьдесят восьмую" по щеке, пружинисто запрыгнула коленями на ее плечи и, завывая от бессильной ярости, сомкнула ледяные пальцы на ее шее.

* * *

Короткие, но абсолютно неконтролируемые вспышки безумия были для обладательницы номера "шестьдесят три" причиной всех ее последних злоключений - именно из-за них она в конце концов и оказалась на дне сырого, кишащего насекомыми подземелья, в котором размещались самые низкопробные товары Цветника. А начиналось все не так плохо. Когда она только попала сюда, в этот старинный фамильный замок посреди заснеженного леса, то сразу же, несмотря на все свои многочисленные недостатки, была определена не более и не менее как во "второй сорт" и получила от Хозяйки (настоящее имя этой женщины ей, разумеется, не было известно) почетный номер "девятнадцать". "Второсортницы" пользовались среди клиентов Цветника наиболее широким спросом, стоимость их трехдневной аренды была вполне доступной, а прейскурант оказываемых ими услуг - достаточно разнообразным. Несколько недель "девятнадцатая" без особых приключений путешествовала по маршруту "замок - город - замок" (что именно это был за город, она также не знала, как не знала и не помнила никаких других городов), но затем в ее статусе произошли существенные перемены.

Причиной тому стали не столько лестные отзывы клиентов, сколько открытие удивительных, поистине необъяснимых особенностей ее организма, таких, например, как спонтанная регенерация клеток, возвращающая ей девственность даже после знакомства с самыми требовательными представителями мужского пола. Неизвестно, что именно предприняла Хозяйка для того, чтобы выяснить настоящую природу этих особенностей, но, во всяком случае, дни "девятнадцатой" во "втором сорте" были сочтены. Она надела нарядное платье, переехала в отдельную, теплую и уютную комнату на верхнем ярусе замка, обрела привилегию передвигаться в светлое время суток на двух конечностях, а в дополнение к безликому номеру "восемь" - почти настоящее имя, "Фиалка". Атласная лента, скрывающая ее пустые глазницы, была заменена на усыпанную драгоценными камешками фиолетовую полумаску; что касается отрезанного языка, то по поводу этого небольшого недочета и вовсе можно было не беспокоиться - цветкам "первого сорта" не полагалось много говорить, они, как правило, играли роль живого украшения, символа достатка и влиятельности своего временного владельца. Обращение с ними было соответствующим, посягать на их невинность - а это качество являлось для них обязательным - не дозволялось никому, вплоть до особ королевской крови.

Нельзя сказать, что для "Фиалки" все эти перемены прошли совсем незаметно. Она немногое понимала в окружающем мире, но материнские инстинкты делали свое дело - они говорили ей, что она беременна, что очень скоро ее животик начнет расти не по дням, а по минутам, и чем бóльшую ценность для Хозяйки она обретет, тем больше шансов будет у ее детей избежать участи потомства прочих обитательниц Цветника и не остаться на дне протекающей неподалеку от замка лесной речки.

Тем не менее, первый же ее выезд в город в новой роли закончился настоящей катастрофой. Оказавшись на большом торжественном приеме, который ее клиент устраивал в честь двенадцатилетия своего сына, она весь вечер провела в золоченой клетке у подножья парадной лестницы, на виду у проходящих мимо гостей. Долгое бездействие сказалось на ее настроении не лучшим образом, она очень переживала из-за того, что никому не нужна, что никто из этих людей не подойдет и не скажет ей доброго слова. В конце концов, когда в самый разгар ужина сын хозяина решил тайком угостить забытую всеми девушку каким-то лакомством с праздничного стола, произошло непредвиденное. Тихая тщедушная малютка, которая за все время пребывания в Цветнике не проявила ни единого признака агрессии или непокорности, схватила именинника за горло и прижала его к прутьям со столь нечеловеческой силой, что тот мгновенно потерял сознание, не успев даже закричать. К счастью, один из стражников, стоявший неподалеку, быстро оценил ситуацию и, подбежав, ударил "Фиалку" прикладом прежде, чем она задушила бы мальчика насмерть.

Неприятный инцидент каким-то образом удалось уладить, однако с этого дня карьера будущей "шестьдесят третьей" резко пошла на спад. Сначала она получила номер "сорок четыре" и отправилась в "третий сорт", но и здесь пробыла недолго. На вторую ночь трое ее соседок по комнате захотели, как потом рассказывала единственная выжившая, "по-дружески подшутить над ней". Неизвестно, в чем именно заключалась шутка, но "сорок четвертая" явно сочла ее не самой удачной. Первую из своих несостоявшихся подруг она выбросила в окно, второй раскроила череп железным табуретом, после с чего с такими дикими воплями стала откручивать голову третьей, что в считанные секунды подняла на ноги всю охрану замка.

Так она и очутилась в "низшем сорте", среди товара, востребованного исключительно людьми с садистскими наклонностями. Единственную поездку, которую ей пришлось пережить, она запомнила очень плохо. Был какой-то странный ритуал, было много вина, много крови. Было много мужчин, причем на этот раз она была нужна всем и каждому, так что страдать от недостатка внимания ей уже не пришлось. Оптимизм, как это часто бывает в подобных случаях, внушала только мысль о том, что все могло закончиться гораздо хуже, поскольку девушка номер "шестьдесят пять", которая по воле случая отправилась вместе с ней, назад уже не вернулась. В планы "шестьдесят третьей" подобный исход никак не укладывался.

* * *

Она не слышала, как открылась дверь, как не почувствовала и тяжести удара, сбросившего ее вниз с кровати. Рассудок вернулся к ней одновременно со звуками голоса, который, казалось, сам по себе был насквозь пропитан запахом лука и дешевого табака:

- Ты никак не уймешься, тварь? Простые слова на тебя не действуют?

Мускулистая ручища Громилы оторвала ее от пола и вздернула высоко вверх. "Шестьдесят третья" задергалась в воздухе, замахала руками, пытаясь достать до лица охранника, но разница в габаритах была слишком велика - один его кулак, наверное, был ненамного меньше ее головы.

- Не т-трогайте ее... - откашливаясь, пропищала "восемьдесят восьмая". - Это я... Я сама ее попросила. Я сама...

Громила, немного помедлив, опустил "шестьдесят третью" на пол, повернулся к ней спиной. Затем вытащил из-за плеч свою чугунную палицу и нанес один короткий хрустящий удар в изголовье кровати.

Теплое сияние мгновенно погасло.

- Какого Дракона ты там возишься? - донесся из коридора раздраженный голос Верзилы. - Kei mauro, нашел время... Давай, выводи их.

Громила сунул палку обратно за спину, пнул "шестьдесят третью" в проход между койками и пошел вглубь комнаты, приговаривая:

- Подъем, shaarra, на выход... Быстрее, быстрее, шевелись, троллья сыть. Быстрее, кому сказано!

Девушки выстроились в две неровные колонны и одна за другой потянулись в коридор. "Шестьдесят третья", еще до конца не придя в себя, заковыляла вместе со всеми, робко протягивая вперед ладони.

- Восемьдесят девять - десять. Восемьдесят пять - десять... - Безжизненное бормотание Верзилы, раздающего таблички-ценники, слышалось все ближе. - Восемьдесят три - пятнадцать. Восемьдесят два... Эй, кроха, а ты что тут делаешь?

Еще одна твердая словно железо рука взяла "шестьдесят третью" под локоть и вывела прочь из строя.

- Восемьдесят два - пятнадцать. Семьдесят семь... Надо же, живучая... Так, семьдесят семь - пять. Семьдесят четыре... Ага, все остальные - по десять.

Отдав оставшиеся ценники ближайшему цветку, Верзила присел на корточки перед "шестьдесят третьей", заново перевязал слетевшую повязку и вложил в ее руки последнюю дощечку. "Шестьдесят третья" инстинктивно, заученным движением провела ладонью по шершавой поверхности и нащупала цифры "два" и "пять".

- Пустяки, сочтемся, - усмехнулся Верзила. Он легонько, почти с нежностью, подтолкнул ее вперед и повел на положенное место, в самый конец левой колонны.

Навстречу им тяжело топал Громила.

- Спиши еще двоих, - просипел он. - Шестьдесят два, восемьдесят восемь. Переохлаждение, истощение. А с этой...

- Сам спишешь, - равнодушно перебил Верзила. - И, не меняя интонации, только чуть понизив голос, добавил: - Запомни, gaele, еще раз тронешь ее - убью.

Наступила тишина, но такая, что "шестьдесят третья", стоявшая на прямой линии между двумя охранниками, отчетливо услышала, как звенит натянутая до предела невидимая струна.

Ей стало очень страшно. Страшно не оттого, что эти двое могли разорвать ее, как бешеные псы - новорожденного слепого котенка. По-настоящему она боялась только одного из них - того, чьи руки сейчас лежали на ее плечах. А еще вернее - боялась собственной слабости, боялась того безумного парализующего искушения, что преследовало ее уже много дней и ночей, с той самой минуты, когда она впервые ощутила внутри себя его тепло.

Раствориться. Исчезнуть. Отдать свою жизнь этому подонку, этому безмозглому палачу, которому не нужна ни она, ни ее мысли, ни весь ее внутренний мир, а нужно лишь осознание того, что она - его вещь, что она хочет быть его вещью, хочет, чтобы он каждую ночь заставлял ее кричать от боли и наслаждения на глазах у остальных его жертв. Забыть о своих детях. Убить своих детей. Уничтожить все, что мешает им быть вместе. Уничтожить их всех. Всех!

"Мама... Мама!"

- Все, все, он ушел. - Голос Верзилы вывел ее из оцепенения, и она поняла, что сидит на коленях, изо всех сил прижимаясь к его ноге. - Да не дрожи так, ничего он тебе больше не сделает... Давай, малыш, поднимайся.

Он помог "шестьдесят третьей" встать, вернул ей упавшую табличку и, взяв ее за руку, снова потянул за собой.

- Пойдем. Не волнуйся, это ненадолго. За четверть сотни тебя никто не возьмет, уж поверь...

* * *

- Боюсь, это не совсем то, что мне нужно. Они, как я понимаю, прямиком из пыточного застенка? В каких условиях вы их содержите?

- Если вашей светлости угодно, я распоряжусь, чтобы сюда доставили "третий сорт". Вероятно, для вашей цели...

- Я ознакомился с вашим прейскурантом, миледи. Аренда меня не интересует. Сколько лет вот этой?

- Одну секунду, ваша светлость... Номер "восемьдесят три"... Девятнадцать лет, из хорошей семьи, дочь скульптора. Начальное образование. Сирота. Использовалась всего два раза. Превосходные отзывы...

Представить себе два более разных голоса было невозможно. Тихий, деликатный полушепот Хозяйки настолько резко контрастировал с хриплым карканьем незнакомца, что могло показаться, будто разговор идет между представителями двух различных биологических видов. Относительно последнего складывалось впечатление, что его несколько минут назад сняли с виселицы, причем вполне заслуженной. Обращение "ваша светлость" ему, мягко говоря, не очень подходило - он прошел мимо "шестьдесят третьей" уже дважды, и каждый раз она чувствовала его приближение только по стуку сапог. Больше ничего - ни тепла, ни запаха, ни даже звука дыхания. Не человек, а глыба материализованного мрака.

- Эта блондинка... Что у нее с руками?

- Несчастный случай, князь. - Голос Хозяйки по-прежнему был переполнен вежливостью, и только тот, кто хорошо ее знал, мог понять, насколько ей не терпится избавиться от чересчур дотошного клиента. - К сожалению, далеко не каждый в наших краях наслышан об элементарных законах физики... Еще раз позволю себе заметить, что если вам нужен качественный товар...

- Благодарю вас, я уже определился. Я возьму двоих. "Восемьдесят третью" и... да, пожалуй, ее.

- Прекрасный выбор... ваша светлость.

Висельник стоял довольно далеко, ближе к середине строя, но по тому, как дрогнул голос Хозяйки, когда она произносила свою любимую фразу, "шестьдесят третья" поняла, что он указал именно на нее.

Вот это и есть самое страшное, внезапно осознала она. Это самое ужасное из всего, что с ней происходило и могло произойти. Это конец. Из того места, куда ее отвезут, пути назад не будет. Этот человек - ее смерть. Что бы он там ни говорил, кем бы ни притворялся - все это ложь. Он пришел именно за ней. За ней и за ее детьми...

Ее мозг еще продолжал с лихорадочной скоростью вырабатывать новые мысли, но руки и ноги уже получили немой приказ к действию. Коротко размахнувшись, она метнула деревянный ценник в ту точку, где должна была находиться голова Висельника, и бросилась бежать.

Побег слепой безоружной девушки из наводненного охраной замка закончился, даже не начавшись. Стена. Удар. Тишина.

* * *

Она приходила в себя очень медленно, тяжело, рывками, как одинокий скиталец, оказавшийся в сердце океанского шторма, пытается выбраться на поверхность бурлящей черной воды. Усилие, глоток воздуха - и снова тяжелая, закладывающая уши, темнота. Еще усилие, еще несколько мгновений жизни - и снова, снова удушающие объятья обморока. Она слышала какие-то голоса, крики, скрип колес, ржание лошадей - все это смешивалось, сливалось в один монотонный неразборчивый шум, который еще больше увеличивал ощущение нереальности происходящего.

Но затем что-то изменилось. Из какофонии множества голосов, знакомых и незнакомых, выделился один, ласковый, утешающий голос, идущий откуда-то из невообразимо далекого прошлого, стертого из ее памяти. Он шептал ей какие-то слова, и она чувствовала, как кровавый бред уходит, сменяется сладкой дремой, и окружающий мир уже не кажется огромным враждебным существом, желающим ей смерти, а напротив, словно говорит ей - все хорошо, я тебя не обижу, засыпай, тебе нужно поспать...

И она уснула.

А когда проснулась, было уже утро. Она поняла это так же ясно, как и то, что находится где-то на головокружительной высоте, скорее всего, на самой вершине очень-очень высокого здания, в котором она прежде никогда не бывала. В настежь раскрытые окна врывался свежий морозный воздух, настолько разреженный, что им было даже немного трудно дышать. Но холода она не чувствовала - все ее тело ниже шеи было погружено в теплую жидкость, вязкую, тягучую, отдаленно напоминающую мед, только без запаха. Хотя нет, запах был - тонкий, почти неуловимый. Какая-то странная ванна... Для чего это? Куда она попала?

Несмотря на всю тревожность положения, ее снова потянуло в сон. Думать ни о чем не хотелось, все мысли заглушались одним непреодолимым желанием - спать, спать, спать... Поэтому, услышав откуда-то со стороны чужой, совершенно незнакомый голос, она даже не нашла в себе сил удивиться.

- Я знаю, что ты хочешь сказать. Разумеется, давно нужно было избавиться от этой язвы. Но ты и сама уже видела, с каким трудом мне удается держать муниципалитет в рамках дозволенного. Если они решат, что я начинаю слишком сильно на них давить, мне станет еще труднее...

Голос принадлежал взрослому мужчине лет тридцати пяти - тридцати шести. Очень богатому и очень влиятельному. Вполне возможно - хозяину этого места. Сильному, но не лишенному привычки подстраиваться под собеседника. Хитрому, но предпочитающему скрывать свои намерения и свои истинные возможности за маской наивного честолюбца. Одним словом... Хамелеону.

- Зачем вы мне это говорите? - Второй голос, чистый и прозрачный, словно осколочек подтаявшего льда, заставил "шестьдесят третью" вздрогнуть, поскольку именно его, без сомнения, она и слышала прошедшей ночью. - Я не требую от вас никаких оправданий. А если бы и требовала... Пожалуйста, сиди смирно.

Последние слова были обращены к кому-то третьему, который пока хранил молчание и в разговоре не участвовал. Значит, их уже трое. А может, и еще больше? Этого "шестьдесят третья" не могла определить при всем желании - ванна, видимо, стояла в самом углу огромного зала и при этом была отделена от остального пространства плотной ширмой.

- Это верно, что случилось, то случилось, - продолжал Хамелеон. - Я готов тысячу раз признать свою вину, вот только лучше ей от этого не станет... Но скажи, ты действительно уверена в том, что она... То есть, я, конечно, не специалист в этой области, но мне всегда казалось, что у женщин в ее положении...

- У прирожденных волшебниц все иначе, - мягко возразила Льдинка. - Это абсолютно другой организм, другой раздел анатомии. На мой взгляд, сравнивать их с нами так же уместно, как сравнивать бабочек с гусеницами. Я точно знаю, что она беременна. Я могу даже предположить, когда именно начнутся схватки. Но что будет дальше... Не представляю... Все, готово.

- Спасибо, - послышался третий голос, не узнать который было невозможно.

Висельник! И он тоже здесь. "Шестьдесят третья" прислушалась к разговору еще внимательнее.

- Что ж, с меткостью у нее, по крайней мере, все в порядке, - заметил Хамелеон. - Одним ильминн ниже - и вы сами остались бы без глаз.

- Это самое меньшее, что я заслужил.

- Да, вероятно, мы все в той или иной степени виноваты... Знаете, это просто невыносимо - видеть ее в таком состоянии. Я не понимаю, как ее брат мог сделать с ней... все это.

- Ее брат тут совершенно ни при чем, - со злостью прохрипел Висельник. - Кукла. Они все были куклами. А меня... Меня выставили на посмешище. Провели... как школьника. Вот уж действительно... вспомнили старые времена...

Его голос, пока он произносил эти странные слова, постепенно становился все более невнятным, а затем и вовсе затих - видимо, он ушел куда-то на балкон.

- Ты сможешь ее вылечить? - после паузы послышался голос Хамелеона. - Сможешь вернуть ей зрение? Или хотя бы речь?

- Одна я ничего не смогу, - ответила Льдинка. - Но вместе с Айвеном... Не знаю, наверное...

Она продолжала что-то говорить, но "шестьдесят третья" ее больше не слышала.

Айвен... Это имя, первое имя, которое она услышала за целую вечность, ворвалось в ее сознание огненным ураганом, ударило в стальные врата ее беспамятства, разорвало их на части, понеслось дальше, круша, ломая, разбивая, стирая в пыль...

Айвен. Айвен. Айвен... Флайд... Лаури... Цзен... Ким... Ким!

"Спасайте Королеву! Спасайте свою Королеву!"

Оглушительный звук выстрела оборвал последнее яркое воспоминание. Время остановилось... и стремительно полетело назад.

Адель... Тао... Сатин...

Из темноты появлялись новые лица, из тишины рождались новые голоса. Она все еще не помнила своего собственного имени, но другие имена, имена этих людей, погибших за нее, погибших из-за нее, продолжали вливаться в ее сердце нескончаемым кровавым потоком.

Лиэн... Линн...

Они умирали.

Джед... Эмбер...

Они исчезали в неизвестности.

Майлз... Рино...

Она убивала их. Убивала тех, кого любила.

Вианетте...

"Нет. Не надо! Хватит!"

Синди... Бедная маленькая Синди...

"Не надо, пожалуйста..."

Элли...

Она потеряла счет времени. Она перестала ощущать себя живым человеком. Ее изуродованное тело кричало, билось руками и ногами о стенки ванны, но сама она не испытывала ничего - ни боли, ни ненависти, ни раскаяния. Она знала, что это происходит с ней не впервые, что все это уже происходило с ней прежде. Поэтому она просто ждала. Ждала и от всей души надеялась, что в этот раз - в самый последний раз - ее сердце не выдержит и разорвется.

- Ваше величество... Королева... Вы слышите меня?

Голос Льдинки доносился откуда-то издалека, словно из другого мира. Но прикосновение ее рук, нежных, заботливых рук целительницы, "шестьдесят третья" чувствовала очень хорошо. Они гладили ее по голове, по плечам, по всему телу, и ее тело успокаивалось, наполнялось теплом и слабостью, и ей снова хотелось спать...

- Я знаю, вы меня слышите, - шептала Льдинка. - Не бойтесь, все самое страшное позади, здесь вы в безопасности, вы у друзей. Я вас вылечу. Однажды я уже помогла вам, помогу и теперь... Я Кэсси, сестра Кая... и Айвена. Они называли меня Уэнди... Уэнди Гринн. Вы помните это имя?

И тогда она вспомнила все.

И, вспомнив, закричала от ужаса.

Глава 1. Письма без ответа

— 1 —

"22-й день месяца Лаунеталеме 4566-го года по летоисчислению эльфов.

Дорогая Литси!

Это мое первое письмо к вам. Так сложилось, что я в своей жизни получала письма не один раз, но еще никогда не писала их сама. Пожалуйста, не судите меня слишком строго.

Я очень обрадовалась, увидев вашего посланника. Мне не терпится рассказать вам о том странном и удивительном случае, что произошел со мной три ночи назад. Правда, я не уверена, что вам это будет действительно интересно - ведь ваши собственные впечатления от встречи с ней были, без сомнения, намного более яркими. Вы ведь понимаете, о ком я говорю?

Впрочем, я забегаю вперед. Лучше напишу обо всем по порядку.

Первые дни после того, как я осталась здесь одна, признаюсь, мне было очень грустно. Изображать разочарование и обиду оказалось совсем нетрудно - во всяком случае, я думаю, что никто из придворных не догадался о моей настоящей роли. Что касается ее величества, то она с самого начала делала все, чтобы меня утешить. Познакомила меня со всей своей свитой, разрешила мне гулять, где вздумается, сама показала мне дворец, библиотеку. А когда я случайно проговорилась, что увлекаюсь музыкой, стала дважды в неделю, по вечерам, приглашать меня к себе, чтобы послушать, как я играю. Она так искренне за меня переживает, что мне в последнее время становится все тяжелее смотреть ей в глаза. Но ради вас я готова выдержать все, что угодно.

Мой брат однажды написал мне, что у каждого человека бывают дни, радостные или печальные, которые делят его жизнь на "до" и "после". У меня таких дней было всего три. Первый - когда умерла моя мама. Второй - когда я встретила вас. А третий - когда я впервые услышала, как поет Ночной Соловей.

Так ее называют в городе, где ее голос слышен ничуть не хуже, чем во дворце. Это не преувеличение, я сама была там ночью и видела, как люди открывают окна в домах, выходят на улицы целыми семьями и зачарованно смотрят то на север, в сторону королевского сада, то на небо, на сияющую Син-Эторинон. Никто из них не знает, в чем заключается суть этого волшебства, и я уверена, что многие и не хотят этого знать. В настоящем волшебстве всегда должна быть какая-то тайна, правда?

Звезды мне свидетели, я тоже не хотела проникать в эту тайну. Все началось с того, что в третью ночь, когда это случилось, я тихонько приоткрыла окно в своей комнате и, взяв флейту, попробовала сыграть несколько нот. Не знаю, зачем я это сделала. Все это было словно во сне, и я совсем не думала не последствиях. Но, когда с первыми же звуками моей флейты пение внезапно стихло, я страшно перепугалась. Даже не помню, как мне удалось потом уснуть. Я спряталась под одеяло и все вспоминала случай из детства, когда я нечаянно разбила любимую мамину вазу и так и не смогла признаться ей, что это сделала именно я.

После этого почти целую неделю было тихо, и я, не в силах избавиться от чувства вины, рассказала ее величеству о том, что произошло в ту ночь. Но Королева в ответ только улыбнулась.

- Думаю, ей просто стало интересно, кому это вдруг пришло в голову с ней соперничать, - сказала она. - По ночам ее взгляд простирается очень далеко. Как только она изучит тебя достаточно хорошо, то снова примется за свое, можешь не сомневаться.

- Кто это - "она"? - не удержалась я. - Вы говорите так, будто близко ее знаете. Это эльфийка? Из Нион-ден-Линва?

Знаю, я не должна была этого спрашивать. Но я никак не могла предположить, что Королева расскажет мне так много. Намного больше, чем рассказали мне вы. Наверное, излишне говорить, что я нисколько не осуждаю вас за ваше недоверие ко мне. Я понимаю, почему вы так поступили.

В тот вечер я поняла и еще одну вещь. Я поняла, что не успокоюсь, пока не увижу Нириэль, дочь вашей возлюбленной, собственными глазами.

Предсказание ее величества скоро сбылось - уже через два дня песня Ночного Соловья вновь звучала над городом. Затем это повторилось еще дважды, и только тогда я окончательно решилась. Вечером девятнадцатого Лантали я, как всегда, отправилась прогуляться перед сном по берегу океана, но вместо того, чтобы вернуться привычной дорогой назад, дошла до того места, где находится ваша мастерская, и осторожно направилась по тропинке вглубь волшебной рощи.

Она ждала меня, теперь я это знаю точно. Тропинка все время разветвлялась, я совершенно не представляла, куда мне нужно идти, и непременно заблудилась бы. Но каждый раз, когда я подходила к очередной развилке, мне казалось, будто я слышу свое имя - в шорохе листвы, или в журчании ручья, или даже в птичьей трели. Я невольно сворачивала в ту сторону, и у меня сразу появлялось ощущение, что я иду верной дорогой.

Я очень торопилась, почти не смотрела вокруг, но и то, что я успела увидеть, поразило меня до глубины души. Какая удивительная красота! И какое счастье, что вы видели все это своими глазами, ведь я ни за что не смогла бы найти слов, чтобы описать это место. Самое поразительное то, что ничего такого необыкновенного в этом саду на первый взгляд нет. Такие же деревья, цветы, и птицы поют те же песни. Разве что повсюду эти разноцветные фонарики летают. И кроны окутаны мерцающим туманом, сквозь который даже в пасмурную погоду на небе видны звезды. Может быть, кто-то назовет это магией. Но я ощущала магию не снаружи, а внутри себя. Это было такое странное чувство - будто я сплю, и случиться может все, что угодно. Все, что я только могу себе представить.

А потом я увидела ее. Она стояла на противоположном берегу маленькой лесной речки и молча смотрела на меня. Склонившиеся над водой деревья укрывали ее своей тенью, но я видела, как блестят ее глаза. Она звала меня. Я не слышала ее голоса и в то же время отчетливо осознавала - она хочет, чтобы я оказалась на том берегу, рядом с ней.

Течение было очень быстрым, но я не стала осматриваться, искать взглядом мост или какое-нибудь подобие брода. Не знаю, что заставило меня так поступить. Я просто сбросила туфельки и шагнула в реку. Вернее, думала, что шагну в реку, но мои ноги не коснулись воды.

То, что было со мной дальше, передать словами еще сложнее. Я шла словно бы по невидимому мосту, и с каждым моим шагом реальный мир вокруг меня тускнел, исчезал прямо на глазах. В детстве меня учили, что наш мир не одинок, что есть бессчетное множество других миров, построенных по иным законам и потому совершенно непохожих на наш. Я слушала эти слова, а сама думала - как можно верить в то, что ты никогда, ни при каких обстоятельствах, не увидишь своими глазами? Но если вы спросите меня, что я видела в ту минуту, когда шла от одного берега к другому, я без колебаний отвечу - я видела эти миры. Красочные, словно только что извлеченные из лона первородного Хаоса, угасающие, стертые в пыль миллиардами лет существования, - все они проносились подо мною, мелькая в кристальной речной воде, как картинки в калейдоскопе. Затем река вышла из берегов, видения окружили меня со всех сторон, и я почувствовала, как теряю опору под ногами. С этого момента я плохо запомнила свои ощущения. Помню, что мне стало немного тревожно - я ведь даже не знала, смогу ли когда-нибудь вернуться назад, в реальность. И еще - наверное, это было самое страшное, - я чувствовала, что возвращаться мне уже некуда. Что нашего мира больше не существует, и все, что мне остается, это вечно блуждать на грани света и темноты, где нет ни жизни, ни смерти, ни любви, ни ненависти, одна только бесконечная пустота.

Единственное, что я запомнила совершенно отчетливо - это прикосновение ее руки. И тоненький голосок в моем сознании:

- Я не оставлю тебя во тьме.

Вот и все. Больше она ничего мне не сказала. Очнулась я уже утром, в кресле на веранде вашей мастерской. Сначала я даже решила, что все это мне приснилось, но, не найдя нигде своих туфелек, окончательно осознала, что это был не сон.

Всю обратную дорогу во дворец я пыталась понять, что же именно она хотела мне сообщить. Я и сейчас этого не понимаю. Видимо, мне не хватает воображения, я не могу заглядывать вглубь вещей, как это умеете делать вы. Я не знаю, что она показала вам, не знаю, о чем вы с ней говорили, но, если мой рассказ хоть чем-то вам поможет, я буду очень счастлива.

Пожалуйста, подумайте об этом.

И, где бы вы сейчас ни находились, помните - здесь, в Анданоре, есть один человек, который каждую ночь, засыпая, думает только о вас.

С.К."

* * *

Синди воткнула перо в чернильницу, посыпала мелко исписанный лист бумаги песком, чтобы чернила поскорее высохли. У нее были все основания торопиться. Коршун, сидящий у закрытого окна, первые полчаса вел себя вполне спокойно, но затем все чаще стал подавать признаки нетерпения - то и дело встряхивался, хлопал крыльями, наклонял голову, строго глядя на девочку одним глазом. А когда Синди на целых пять минут задумалась над последней фразой, даже угрожающе щелкнул клювом, словно предупреждая, что излишнего проявления нежностей он не потерпит.

Посланника принцессы звали Мун, что на эстенте означало "Юг". Столь странное, на первый взгляд, имя объяснялось очень просто - у Королевы Ленелье, его настоящей хозяйки, было четыре волшебных птицы, которых она использовала для сообщения со своими слугами, лишенными магических способностей. Венимм, "Запад", отлично знал дорогу на острова Фирдара; Аэс, "Север", летал в Стиллат, Ванталь, Трей-Лун и Амари; Тенгу, "Востоку", жилось труднее всего - ему принадлежала вся Империя Руадар, южные королевства Вирна и значительная часть территории Калиндры. Что касается Муна, то он, хотя и ограничивался землями Аль-Лауни, Шан-Кари и Ксантрии, за последние два года в совокупности преодолел едва ли не бóльшую дистанцию, чем все его собратья вместе взятые. То, какие чувства он испытал, когда Вианетте передала его в распоряжение своей дочери, не было известно никому, но, судя его грозному виду, роль двойного агента явно пришлась ему не по вкусу.

- Сейчас, сейчас, - пробормотала Синди, поспешно втискивая письмо в узкую трубочку. Осторожно приблизившись к коршуну, она привязала футляр к его ноге, проверила узелок на прочность. - Так хорошо? Не жмет? - тихо спросила она.

Мун, растопырив свои огромные крылья, молча повернулся к окну.

Синди вздохнула, открыла створку. Птица царапнула острыми когтями по подоконнику и мгновенно скрылась в ночной темноте.

Еще до рассвета письмо будет на месте. Где именно? Этого Синди действительно не знала. Вести с юга - в том числе о перемещениях союзного флота, на одном из кораблей которого сейчас и находилась принцесса, - приходили достаточно регулярно, два-три раза в неделю, но Синди почти не следила за ними, понимая, что только так она сможет сосредоточиться на выполнении своего задания.

С госпожой ничего не случится. Флайд и Адель рядом, они позаботятся о ней. А вот где, интересно, сейчас Дэйл?

— 2 —

"13-й день месяца Эдареме 4567-го года по летоисчислению эльфов.

Дорогая Литси!

У нас в Анданоре наступила весна. Правда, если выглянуть на улицу, разница не особенно заметна. Разве что раньше дождь шел примерно каждый второй день, а теперь льет почти не переставая.

Знаете, это моя первая зима без снега. Альбер обещал мне, что в этом году снег обязательно пойдет, и долго объяснял что-то про климатические циклы и холодные течения, но я так боялась забыть что-нибудь действительно важное, что совсем его не слушала. И, судя по всему, правильно сделала, потому что в итоге он все-таки ошибся.

Альбер, наверное, единственный мой настоящий друг здесь. Он не очень любит рассказывать о себе, но мне удалось выяснить, что он сын волшебницы, некоторое время назад состоявшей в свите ее величества. Он на два года старше меня и через пару лет должен был занять освободившееся место своей матери, но теперь, когда магия Стихий исчезла из нашего мира, его судьба уже не так ясна. Видимо, Королева пожалела его, он продолжает жить во дворце и, к слову, почти не выходит из библиотеки. Он любит говорить, что будущее человечества за наукой, и когда-нибудь люди без всякой магии смогут менять мир по собственному желанию - в отличие от эльфов, которые, по его словам, умеют только пользоваться дарами их создательницы. Вот ведь глупый, правда? Когда он последний раз это сказал, мы с ним чуть не поссорились. Это было как раз в тот день, когда стало окончательно ясно, что снега этой зимой уже не будет, и я, в очередной раз вспомнив Лунную Волшебницу, ответила ему, что если люди намерены хоть в чем-то превзойти эльфов, то для начала им было бы неплохо научиться более точно предсказывать погоду.

Я не зря уже несколько раз коснулась этой темы. Несмотря ни на что, один теплый солнечный день в новом году уже был, и именно в этот день произошло все то, о чем я хочу вам сейчас рассказать.

Это был второй день месяца Эдареме, следующий после праздника Приходящего Года. Утром, проснувшись, я вышла на балкон (вы еще не забыли, что я теперь живу в вашей старой комнате?) и неожиданно увидела внизу странную картину. На небольшой прямоугольной площадке, неподалеку от королевского сада, два человека на глазах у нескольких зрителей перебрасывали друг другу маленький белый мячик - причем делали это не руками, а деревянными битами. Посередине площадки была натянута сетка высотой в человеческий рост, а границы были очерчены прямыми линиями. Потом я узнала, что это игра, что ее совсем недавно придумали именно в Тарфаэсте, и что называется она "Восемнадцать", по числу очков, которое нужно набрать для победы.

Но тогда я ничего этого не знала и не могла даже представить, что взрослые тоже могут играть в подобные игры. Мне стало очень интересно, поэтому я быстро умылась и, одевшись полегче, сразу побежала на улицу.

Игроков, как я уже сказала, было двое. Первой была сама Королева Ленелье (сверху, с балкона, узнать ее было нелегко, и чуть позже я объясню, почему). Вторым был человек по имени Рене Эспада.

Здесь я обязана сделать еще одно маленькое отступление. Возможно, вы не услышите ничего нового для себя, но поскольку вы сами приказали мне как можно более подробно описывать мои собственные наблюдения за ближайшим окружением ее величества, то я лишь исполняю ваш приказ.

Герцог Рене Эспада, лорд-канцлер и министр иностранных дел, является одним из двух людей, полностью определяющих политику Лазурного Королевства. Будучи двоюродным племянником Королевы (я не очень сильна в генеалогии, но вам он, видимо, приходится троюродным братом?), он не только пользуется популярностью в свете, но и вызывает чрезвычайное уважение со стороны остальных членов кабинета министров, даже несмотря на свой возраст (этой зимой ему исполнилось тридцать два) и явную протекцию со стороны ее величества. Ни для кого не секрет, что Королева питает к нему личную симпатию, но при этом настолько глубоко ценит его профессиональные качества - а к этой должности его готовили с самого раннего детства, - что во всех вопросах, касающихся внешней политики, опирается на его мнение, как на свое собственное. Немногочисленные завистники (такие, как ни странно, тоже существуют) ставят ему в вину то, что в свое время именно он убедил ее величество объявить войну Шан-Кари, и эта война уже два года продолжает напрасно истощать государственную казну. Но гораздо более распространено противоположное суждение - что эта война, равно как и тактика сдерживания, навязанная молодым министром штабу королевского флота, изначально была направлена на разрешение накопившихся противоречий с Империей Руадар, которая в этой ситуации рано или поздно должна была проявить свои агрессивные намерения и тем самым обеспечить Лазурному Королевству поддержку могущественных союзников, более искушенных в войне на море. И только теперь, как считают сторонники этого мнения, стратегический гений Эспада должен проявиться в полной мере.

Что касается Эдгара Фоше, хранителя Королевской Печати, то его к числу сторонников герцога Эспада отнести достаточно трудно. С канцлером его объединяют только две вещи - все тот же возраст (сколько ему лет, я точно не знаю, но на вид также немногим больше тридцати) и безграничное доверие Королевы. О его происхождении, похоже, никто ничего толком не знает - все, что я смогла узнать о нем за последние полтора месяца, это то, что при дворе он появился всего пять лет назад, уже после вашего побега, и за этот короткий срок из скромного письмоводителя превратился, по существу, во второе лицо государства, главу министерства финансов и, как следствие, человека, держащего в своих руках все нити внутренней политики Тарфаэста. В отличие от Эспада, которого можно назвать настоящим баловнем судьбы, его не любят ни в высших слоях общества, ни в народе: в первом случае - за борьбу с коррупцией и дворянскими привилегиями, во втором - за чрезмерное повышение налогов. В то же время многочисленные экономические и социальные реформы, которые он, очевидно, разработал уже очень давно, а теперь, пользуясь своей властью, постепенно начал проводить в жизнь, многими признаются весьма перспективными и дальновидными. Другое дело, что война с Шан-Кари, главным противником которой Фоше являлся с самого начала, пока никак не способствует успешному осуществлению его планов.

Удивительнее всего то, что ни о каком открытом противостоянии двух министров, с фанатичным упорством стремящихся к единой цели, но имеющих подчас совершенно противоположные взгляды на средства ее достижения, говорить не приходится. Вернее, это было бы удивительно, если бы не одно обстоятельство, имя которого вам, конечно же, известно.

Я написала, что узнать главную участницу игры издалека я не смогла, притом что в последнее время вижу ее почти каждый день. Даже когда я вышла на площадку, то поначалу подумала, что эта девушка в кружевной шляпке, бегающая босиком по мокрой от утренней росы траве, вероятно, одна из молоденьких фрейлин Королевы, и только увидев притаившегося в кустах Атеру, поняла свою ошибку.

Вианетте (надеюсь, вы не рассердитесь, если я иногда буду называть ее по имени) заметила меня почти сразу. Я уже было направилась к стоящим неподалеку скамейкам, где расположились остальные зрители (это, действительно, были фрейлины и еще несколько знатных гостей, включая двоих послов из Эвельнора), как она обернулась ко мне и весело крикнула:

- А вот и наш юный лепесток! Присоединяйся, мы только тебя и ждем.

Потом я, конечно, сообразила, почему она назвала меня так, но тогда, неожиданно оказавшись в самом центре всеобщего внимания, я немного растерялась. Выручил меня Рене. Он принес мне запасную биту - самую маленькую, детскую, - коротко объяснил правила игры, показал, как выполнять подачу и вообще правильно бить по мячу. Мячик оказался не простой, а с хвостом из гусиных перышек для более мягкого полета; бита тоже была необычная - плоская, с широким утолщением на конце, и притом сделанная из какой-то очень легкой, почти невесомой древесины. Я сделала несколько ударов, стараясь просто попасть по мячу, но выяснилось, что это не так уж и сложно - видимо, уроки фехтования, которые я успела получить в Каменной Цитадели, все же не прошли зря.

- Ну все, достаточно! - нетерпеливо воскликнула Вианетте с противоположной стороны площадки. - Играем сразу на счет. Я одна - значит, первая подача за мной.

Так и получилось, что я оказалась в паре с герцогом Эспада против самой Королевы. Правда, это было лишь начало.

Наверное, одна только мысль о том, чтобы заниматься такими вещами во время кровопролитной войны кажется вам по меньшей мере оскорбительной. Я не обману вас, если скажу, что тоже думала об этом. Но если быть честной до конца, эта мысль исчезла у меня из головы так же быстро, как и появилась. Может быть, сказалось невеселое детство - ведь даже когда мои родители были еще живы, я могла только мечтать о том, чтобы поиграть на улице с друзьями. Думала ли я тогда, что подобная возможность впервые представится мне далеко-далеко от дома, в чужой стране, да еще в таком месте, как королевский дворец Анданора? И как можно было отказаться от такого удивительного подарка судьбы?

Впрочем, я вскоре убедилась, что Королева вовсе не собиралась оказывать мне любезности. По правилам для победы в одном отдельном розыгрыше нужно было сделать так, чтобы мячик не просто коснулся травы на противоположной стороне площадки, но и обязательно попал внутрь обведенных белой краской границ. После моих ударов - а Вианетте, как правило, старалась играть именно на меня, - мячи летели в сетку, за границы площадки, в зрителей - куда угодно, но только не туда, куда нужно. За всю первую партию мне только три или четыре раза удалось отбить мяч в более или менее верном направлении, но он при этом поднимался так высоко над сеткой, что Вианетте хлесткими ударами расстреливала нас с Рене почти в упор.

Эспада, несмотря на всю безнадежность положения, держался невозмутимо и только слегка качал головой, когда Королева отпускала новую шутку в мой адрес или, ничуть не стесняясь иностранных гостей, начинала вертеться на месте и громко хлопать в ладоши после очередного своего удачного удара. Только после того, как мы проиграли первую партию со счетом "восемнадцать - три" (два из этих трех очков мы набрали благодаря хитрой, очень низкой и быстрой подаче Рене), он подошел ко мне и тихо шепнул:

- Попробуйте теперь держаться как можно ближе к сетке. У нее плохо получаются укороченные удары, а заднюю линию я возьму на себя.

Это помогло, но не слишком. Вианетте не бегала, а словно бы летала по площадке, без труда успевая за самыми неудобными мячами; в то же время ее мячи летели по каким-то немыслимым траекториям, опускаясь на траву в считанных ильминн от линии. Короткие удары у нее действительно получались чуть хуже, но она быстро прочитала нашу тактику и принялась гонять Рене по углам, раз за разом лишая его возможности развить атаку.

Вторая партия закончилась со счетом "восемнадцать - семь".

- Вы сегодня не в лучшей форме, Эспада, - сказала Королева, когда мы втроем собрались у столика, на котором стояли бокалы с прохладным лимонадом. - Я дам вам еще один шанс отыграться. Только теперь мы будем играть не просто так.

Она сбросила шляпку, улыбнулась. С растрепанными волосами, разрумянившаяся от быстрого бега, в этот момент она была больше похожа не на правительницу Лазурного Королевства, дочь Лунной Волшебницы и, вероятно, самую могущественную женщину в истории нашего мира, а на обыкновенную девушку лет семнадцати, с головой окунувшуюся в детство.

- Если вы проиграете, - сказала она, глядя на своего племянника снизу вверх, - то поцелуете Синди. Здесь же, у всех на глазах.

Я невольно нахмурилась, догадавшись наконец, для чего меня на самом деле пригласили в эту игру, но, посмотрев на Королеву чуть внимательнее, мгновенно забыла об обиде.

Правду говорят - только те, кто любят, могут понять друг друга. Кто-то другой на моем месте мог принять предложение Вианетте за очередную шутку, самое большее - за невинный, ни к чему не обязывающий флирт. Но я увидела в ее словах, в блеске ее глаз и в самой интонации ее голоса нечто совсем иное. Я поняла, что она искренне, безумно, без памяти влюблена в Рене Эспада.

- Вы расцениваете это как наказание? - усмехнулся герцог. - Ну а если мы все же выиграем?

- Тогда... - Королева оглянулась на зрителей, стоявших по другую сторону площадки и, разумеется, не слышавших ни слова из этой беседы. - Тогда я сама поцелую любого из находящихся здесь, на ваш выбор. Любого, не исключая вас двоих, - с улыбкой добавила она.

Последнее уточнение многое меняло, и Рене надолго задумался. С минуту он молчал, скрестив руки на груди, а затем, со странным выражением взглянув куда-то в сторону, спокойно произнес:

- Условия приняты. Но ваше величество, вероятно, согласится, что для честного поединка нам нужен еще один участник. Я думаю, мастер Хинч будет идеальной кандидатурой. А заодно и последним звеном нашего пари.

На этот раз мы с Королевой обернулись одновременно.

Дэйл учтиво раскланивался с дипломатами из Фирдара. В своем бесцветном походном плаще он резко выделялся на фоне остальных зрителей, и можно было не сомневаться, что он появился на площадке только что, в ту самую минуту, пока Эспада размышлял над предложением Королевы.

- Если вы согласны, я сам поговорю с ним, - сказал Рене. И, не дожидаясь ответа, отправился на противоположную сторону площадки.

Переговоры длились недолго. Герцог отвел Дэйла подальше от гостей, быстро объяснил ему суть дела. Тот, как ни странно, не проявил никаких признаков удивления - только посмотрел на нас, слегка поклонился Королеве и, с улыбкой ответив что-то своему собеседнику, принялся снимать плащ.

Я осторожно перевела взгляд на Вианетте. Она сидела на скамейке, держа в ладонях полупустой бокал, и я увидела, как дрожат ее пальцы.

- Мы ведь все равно проиграем, ваше величество, - тихо сказала я.

Но она, наверное, даже не слышала меня. Посидев еще минутку, она молча поставила бокал на стол, взяла в руки биту и, так и не взглянув в мою сторону, пошла на свою половину площадки.

Я последовала ее примеру, мысленно ругая себя за свое неуемное любопытство. Расплачиваться придется долго - уже завтра слух о произошедшем, как всегда, многократно преувеличенный, разнесется по всей столице. "Телохранительница принцессы Ленелье прилюдно целует министра иностранных дел Тарфаэста". Если эта новость каким-то образом доберется до Каменной Цитадели, если об этом узнает Трой - что он тогда обо мне подумает?

Забегая вперед, скажу, что мои опасения оказались напрасными.

Казалось бы, о какой непредсказуемости могла идти речь? Королева играла лучше канцлера, Хинч - это стало ясно с первых же секунд - играл намного лучше меня. Конечно, техника его также была далека от совершенства, но за те две-три минуты, пока мы просто так, без ведения счета, перебрасывали мяч через сетку, он ни разу не промахнулся и при этом даже отбил несколько довольно сильных ударов Рене.

После того как мы разыграли право первой подачи (здесь, по крайней мере, жребий оказался на нашей стороне), Эспада сам вложил мячик мне в руку и, наклонившись, вполголоса произнес:

- Не волнуйтесь, ничего страшного не произойдет. Просто держите мяч в игре и наслаждайтесь зрелищем.

"Три - ноль", "пять - один", "восемь - три" - так менялся счет в начале партии. Ничего необычного, за исключением того, что вели в счете мы с Рене. Не могу сказать, что нам приходилось прикладывать для этого какие-то особенные усилия. Я, как обычно, старалась просто не путаться у своего партнера под ногами, а Рене... Он ограничивался тем, что время от времени направлял мяч ровно посередине между нашими соперниками.

В большинстве случаев эти удары были последними в розыгрыше. Дэйл рассеянно провожал такие мячи взглядом; поведение Королевы и вовсе трудно описать словами. Она вела себя так, будто на площадке в нескольких шагах от нее находилась ядовитая змея. Не то чтобы она казалась сильно испуганной - напротив, иногда я даже различала на ее лице некое подобие улыбки. Но в ее движениях, прежде таких плавных и грациозных, чувствовалась необыкновенная скованность; мячи, которые она всего четверть часа назад доставала без труда, улетали теперь далеко за пределы площадки, а в самом лучшем случае становились легкой добычей для моего напарника.

До конца эту партию мы так и не доиграли, поскольку при счете "пятнадцать - восемь" в нашу с Рене пользу произошло самое неприятное, что только могло произойти. Начиналось все так. Эспада выполнил свою обычную короткую подачу, Королева перевела мячик вдоль сетки. Я, едва дотянувшись, отбила мяч на заднюю линию, Дэйл по высокой дуге отправил его в дальний угол на нашей половине. Рене плоским ударом послал мяч в центр.

Мяч летел пусть и под левую руку Дэйла, но все же ближе именно к нему. На мой взгляд, его вины в произошедшем не было, он все делал правильно. Сместился вперед, чуть изогнулся для более удобного приема. Не знаю, что в этот момент случилось с Королевой - может быть, она решила, что Хинч снова пропустит этот мяч, а скорее всего, просто потеряла голову от волнения. Когда я увидела, как она пятится от сетки, закусив губу и неловко вытягивая руку назад для замаха, то сразу поняла, что сейчас случится что-то очень плохое.

Хуже всего было то, что траекторию полета мяча Вианетте явно не рассчитала, поэтому страшный по силе удар Дэйла, который в другой ситуации должен был всего лишь выбить у нее из руки биту, пришелся точно в ее запястье. Следующие события заняли не более пяти секунд. Королева жалобно всхлипнула, упала на колени, прижимая ушибленную руку к груди, и одновременно с этим через площадку метнулась размытая серая тень. Атеру опрокинул Дэйла навзничь, прижал его руки к траве и уже намеревался сомкнуть клыки на его горле, но за мгновение до этого раздался пронзительный крик Королевы:

- Menare!

Леопард растворился в кустах так же стремительно, как и появился, - словно его и не было вовсе.

Можно представить, какое впечатление вся эта сцена произвела на остальных ее свидетелей - лично я просто потеряла дар речи. Никто даже не догадался предложить Королеве свою помощь. Она встала на ноги, медленно приблизилась к Дэйлу, который уже не лежал, а сидел на траве, приходя в себя от потрясения. Немного постояла над ним, затем опустилась на корточки и поцеловала его. Не просто прикоснулась к его губам, а именно поцеловала. По-настоящему. Так, как целовали меня вы.

А потом, не оглядываясь, ушла во дворец.

За весь день - да и в последующие дни тоже - я не услышала ни от кого из придворных ни слова об этой истории. Вообще, все хоть сколько-нибудь сомнительные инциденты, касающиеся ее величества, здесь сами собой превращаются в тайну. Не потому, что обсуждать подобные вещи запрещено или просто опасно - нет, совсем не поэтому. Это скорее напоминает заботу родителей о своем единственном, любимом ребенке, которого нужно защищать и оберегать от любых неприятностей. Вы скажете, что поступок герцога Эспада не укладывается в эту парадоксальную теорию? Я тоже так думаю. Но именно по этой причине я и описала все так подробно - чтобы вы могли сделать правильные выводы.

Теперь я перехожу к самому главному.

Дэйла я в то утро больше не видела. С площадки он ушел почти сразу же вслед за Вианетте, выдержав наименьшую возможную с точки зрения такта паузу. От слуг я узнала, что он направился прямиком в город, откуда, собственно, и пришел за полчаса до этого.

Я попыталась поставить себя на его место. Прийти во дворец, встретиться с Королевой, нанести ей травму, получить в ответ поцелуй и тут же удалиться - странное начало дня, не правда ли? Конечно, было очевидно, что случившееся несколько спутало его планы, но какими они были изначально? Этого я не знала.

Время до вечера тянулось очень медленно, потому что я не могла думать ни о чем, кроме вашего поручения. За себя мне не было страшно - даже когда я представляла, как этот день мог в итоге для меня закончиться. Когда-нибудь это все равно должно было случиться, к чему бояться неизбежного? Но я боялась того, что в самый ответственный момент допущу непростительную ошибку, поведу себя не так, как вы того от меня ждете. И неизвестно, кому из нас двоих - мне или вам - эта ошибка будет стоить дороже.

Ночью, при свете полной Луны, мне стало намного спокойнее. Примерно за час до полуночи, одевшись в темный плащ с капюшоном, я вышла из дворца. Пройдя через городские ворота, немного покружила по улицам. Вы были правы - слежка была устроена так искусно, что я действительно не заметила ни единого ее признака. Я спустилась к набережной, быстро нашла тот самый, уже знакомый мне дом (разведку я провела еще в конце прошлого года). Подождала, пока рядом не будет ни одного прохожего, перелезла через ограду. Парадную дверь открыла отмычкой - вот когда пригодились навыки, полученные в приюте. Тихонько вошла внутрь.

В доме было пусто. И вообще складывалось ощущение, что здесь уже много месяцев не было ни единой живой души. Мебель накрыта чехлами, на посуде слой пыли, свечи ни разу не зажигались. Я поднялась на второй этаж, проверила спальню, комнату для гостей, затем, уже чувствуя разочарование, на всякий случай заглянула в ванную.

То, что я обнаружила там, заставило меня насторожиться. Ванна была наполнена водой - но не горячей, а очень-очень холодной, с кусочками льда на поверхности. Я с минуту стояла на месте, размышляя, что все это могло значить, а потом вдруг заметила, что ближний ко мне край ванны, как и пол под моими ногами, тоже блестит от воды.

Тогда я медленно повернулась и увидела прямо перед глазами дуло пистолета.

Признаюсь, видеть взрослого мужчину совсем без одежды мне до этого еще не приходилось. Наверное, поэтому я даже не успела по-настоящему смутиться. Кроме того, мое внимание почему-то сразу сосредоточилось на одной, казалось бы, не самой значительной детали. На его груди, сверкая в свете Луны, на цепочке висело тоненькое серебряное колечко, которое пришлось бы впору разве что маленькому ребенку.

Увидев мое лицо, Дэйл сразу же опустил пистолет. Рука его нисколько не дрожала, притом что он весь, с головы до ног, был покрыт ледяной водой.

- Вы с ума сошли, - вполголоса произнес он. - Что вы здесь делаете? Как вы узнали мой адрес?

Я откинула капюшон.

- Адрес мне сказала принцесса. Мне нужно было с вами встретиться.

Дэйл немного помолчал, задумчиво глядя мне в глаза. Затем отложил пистолет в сторону и все так же негромко сказал:

- Подождите в гостиной, я выйду через пять минут.

Я вернулась в просторную гостиную, сняла с одного кресла чехол, села, небрежно закинув ногу на ногу. Во второй раз за этот день подумала о Трое. Видел бы он меня сейчас.

Дэйл вошел в комнату, одетый в свою обычную одежду, только без плаща и на вид без оружия. Садиться не стал, вместо этого подошел к окну и, встав за полуоткрытой шторой, принялся молча разглядывать набережную. Меня в комнате как будто и не было.

- Ждете гостей от Королевы? - спросила я, когда пауза стала затягиваться.

Дэйл повернулся ко мне лицом, но так и остался стоять сбоку от окна, только отступил еще дальше в тень. Суть маневра была ясна - теперь уже я находилась в свете уличного фонаря, а его, напротив, почти не было видно. В дальнейшем я словно бы разговаривала с пустотой.

- Я надеюсь, у вас были достаточно веские причины открыть ее величеству мое местонахождение, - сказала пустота. - Кстати, как ее здоровье?

- Я ее не видела. А разве вы утром приходили не ко мне?

- Нет.

Пауза.

- Выйдите, пожалуйста, из тени. Это, в конце концов, невежливо.

Молчание.

Я вдруг почувствовала прилив злости, что со мной бывает крайне редко. С первого дня знакомства я испытывала к этому человеку только симпатию, которая еще больше укрепилась после того, как мне стало ясно, насколько вы цените его услуги. За время нашего путешествия в Анданор у меня сложилось впечатление, что и он относится ко мне с той же симпатией. Но были моменты, когда мне казалось, что внутри он совсем другой - холодный, расчетливый, циничный, и я никак не могла понять, какое из двух его лиц настоящее.

- Госпожа сказала мне, что вы отправились на Элестель для переговоров с пиратами. Вы должны были вернуться еще месяц назад. Почему вас не было так долго?

- Возникли некоторые осложнения. Кроме того, мне необходимо было встретиться с одним моим старым знакомым в Фирдаре.

- Навести справки о Сатин?

Из темноты послышался странный звук, похожий на приглушенный смех.

- Ее высочеству определенно везет со слугами. Вас ждет большое будущее, леди Кэрлайн. Но впредь я посоветовал бы вам не задавать вопросов, ответы на которые вы уже знаете. Это идет на пользу только вашему собеседнику.

- Если я среди друзей, что в этом плохого?

Снова тишина - только на этот раз я почувствовала, что в его молчании была какая-то растерянность. Я даже удивилась - неужели мне удалось так легко, одной случайно вырвавшейся фразой, переиграть адепта Ордена Хаоса, пусть и бывшего?

- Расскажите о результатах вашей поездки.

- Результат один. Элестель отныне наш союзник.

- И все? Вы говорили о каких-то осложнениях.

- Это касается только меня.

Разговаривать с ним было невозможно, но я все время пыталась представить, как бы вы вели себя на моем месте. Видимо, только это и позволило мне продержаться так долго.

- Когда вы намерены отправиться в Стиллат? - как можно более спокойно спросила я.

- Если принцесса не сочла нужным посвятить вас в детали моей миссии, то я тем более не собираюсь этого делать. Занимайтесь тем, что поручено вам.

- Может быть, мое поручение заключается в том, чтобы следить за вами?

- В самом деле? - Даже теперь его голос не казался особенно удивленным. Пожалуй, с такой интонацией мог бы разговаривать оживший камень. - А я почему-то решил, что вам поручено следить за Королевой.

- За ней тоже. Но за вами - в первую очередь. - Я немного помолчала, безуспешно пытаясь разглядеть его лицо. - Как вы думаете, почему я с вами столь откровенна?

- Очевидно, вы хотите убедить меня в том, что пришли сюда не по приказу ее высочества, а по собственной воле.

- Вы мне не верите?

- Я скорее поверю в ваше безрассудство, чем в наивность вашей хозяйки.

Я улыбнулась, отметив про себя, насколько точно вы угадали ход его мыслей.

- Мне давно хотелось спросить вас - что вы станете делать, когда закончится эта война? Когда у принцессы не останется врагов? Флайд и Адель любят ее, каждый по-своему. Я очень ее люблю. А вы? Вы просто хотите быть кому-то нужным? Но когда-нибудь она перестанет нуждаться в вашей опеке. Что еще вы сможете ей дать?

- По поводу врагов я готов с вами поспорить, - после небольшой паузы донеслось из темноты. - У каждого человека есть один враг, которого нельзя уничтожить при всем желании. И в случае с принцессой это особенно актуально. Что касается всего остального... Попробуйте при случае сказать ей, что в жизни нет ничего важнее любви. Только дождитесь, когда она будет в хорошем настроении, иначе этот день может оказаться последним днем вашей службы.

- А если я скажу это вам? Что вы мне ответите?

- Мой ответ не будет иметь смысла, пока вы не скажете, зачем вы сюда пришли.

- Вы знаете, зачем я пришла.

Я сейчас, наверное, уже в сотый раз вспоминаю этот разговор и все равно не понимаю, где я допустила ошибку. Может быть, я слишком рано сделала этот последний шаг?

- Я хочу почувствовать то, что чувствует она, находясь рядом с мужчиной. Если я не узнаю этого, то никогда не смогу понять ее до конца. У меня есть друг, вы видели его в Цитадели. Он любит меня, и я очень многим ему обязана. Но он сейчас далеко. Кроме того, он совсем еще ребенок, хотя и старше меня по возрасту. А главное, иногда мне все еще кажется, что я испытываю к нему нечто большее, чем чувство благодарности. Поэтому я пришла к вам.

Он молчал очень долго - настолько, что тишина стала почти осязаемой. А потом... Я даже не заметила, как он подошел ко мне. Его силуэт оказался прямо передо мной в одно мгновение, словно сгустившись из темноты. И я по-прежнему не видела его лица.

- Я готов дать вам больше того, о чем вы просите, - сказал он. - Вы почувствуете именно то, что она чувствовала в самый первый раз. Но сначала я хотел бы избавить вас от лишних иллюзий. Вы думаете, что это было испытание для меня. На самом деле это было испытание для вас. И вы его не прошли.

Я не успела сказать ни слова в ответ. Едва договорив, он схватил меня одной рукой за горло и начал медленно сжимать пальцы, вдавливая меня в спинку кресла.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной. Даже когда мне в приюте устраивали "сказку на ночь" (так у нас называлось наказание для девочек, которые не умели плакать беззвучно), когда меня душили колючей подушкой, мокрой от моих же собственных слез, я не сопротивлялась только потому, что знала - рано или поздно этот кошмар закончится, и мне нужно выйти из этого места живой и, насколько это возможно, невредимой. Но в тот момент, когда на моей шее лежали ледяные пальцы Дэйла, я думала о другом. Я понимала, что он убьет меня, если захочет. И сделает то же самое со слугами Королевы. И никто никогда не узнает, что со мною стало. Даже вы.

Наверное, я потеряла сознание от боли. И еще прежде, чем пришла в себя, услышала откуда-то из невообразимой дали пение Ночного Соловья.

Я закашлялась, открыла глаза. Дэйл стоял в нескольких шагах от меня, повернув голову к окну.

- Идите домой, - негромко произнес он, когда голос Нириэль на какое-то время затих. - И, пожалуйста, передайте от меня принцессе, чтобы она бережнее обращалась со своими вещами. Если, конечно, она хочет, чтобы они служили ей долго.

Я встала с кресла.

- Подождите. - Дэйл обернулся, достал из кармана небольшой конверт и протянул его мне. - Вот, передайте ей и это тоже.

Возможно, еще полгода назад я убежала бы от него без оглядки. Но в тот момент я лишь молча подошла к нему, взяла конверт и только после этого не торопясь покинула комнату.

Так и закончился этот странный день. Я рассказала вам все, как было, хотя и понимаю, что хвалить вам меня особенно не за что. Если я не оправдала вашего доверия, пожалуйста, простите меня.

Что касается бумаг, полученных мною от Дэйла, то в них, как вы, вероятно, уже догадались, оказались сведения о начальнице охраны ее величества. Если вы не против, я изложу их в следующем письме. Во-первых, это письмо и без того получилось слишком длинным, а Мун сейчас смотрит на меня так, будто готов лично довершить то, что не сделал ваш слуга. Во-вторых, я перечитала эти бумаги уже трижды и все еще не могу поверить, что речь идет о живом человеке, существе из плоти и крови. Я бы очень хотела увидеть эту девушку своими глазами, прежде чем рассказывать вам о ней, но для этого мне нужно дождаться ее возвращения. Судя по всему, это произойдет очень скоро.

Я знаю, что через три дня (вернее, даже через два, потому что за окном уже утро) вам исполняется восемнадцать. Я с радостью отдала бы свою флейту - все, что у меня есть, - только ради того, чтобы быть в этот день рядом с вами. Сейчас мне остается лишь мечтать об этом, но я уверена, что через год, в ваш следующий день рождения, мы снова будем вместе.

С любовью,

С.К."

* * *

Дочитав последний лист письма до конца, Адель положила его перед собой на стол и откинулась на спинку кресла.

В комнате, несмотря на раннее утро, было темно, плотно закрытые шторы создавали ощущение глубокой ночи. Тишина также была почти абсолютной; во всей носовой части корабля - а по сути, настоящего плавучего дворца, принадлежащего принцу Гессе, - обитали только три человека, и входить сюда, кроме самого капитана, не разрешалось никому.

На то, чтобы разобрать и привести в надлежащий порядок недельную корреспонденцию своей хозяйки, Адель потратила почти пять часов. Если бы ей представилась возможность отказаться от какой-либо одной из своих обязанностей, она не стала бы долго думать. И самое обидное заключалось в том, что винить в произошедшем кого-то, кроме самой себя, она не могла. Чуть больше месяца назад, когда ее долгие странствия по просторам Жемчужного Моря только начинались, Литси предложила ей оценить текст длинного, составленного в спешке, письма, адресованного одному из военачальников королевского флота. Это не было похоже на приказ, и Адель спокойно могла бы отказаться, сославшись на то, что читать чужие письма по меньшей мере невежливо. Тем не менее, она не только согласилась, но и, прочитав письмо, заявила, что его тон слишком резкий, и даже отчеркнула карандашом те места, где его следовало бы немного смягчить. Это, как стало ясно впоследствии, была роковая ошибка.

Принцесса оказалась способной ученицей. Пожалуй, даже слишком способной. Теперь, просматривая всю ее исходящую почту целиком, Адель никак не могла понять, каким образом ей удается так точно подбирать необходимый оттенок обращения, лавируя между подчеркнуто жесткими, на грани ультиматума, требованиями и удивительно теплыми, с нотками кокетства, дружескими просьбами - притом что первые могли относиться к самым высокопоставленным лицам Тарфаэста и Фирдара, а вторые - к людям, о которых Адель никогда прежде не слышала. Однако факт оставался фактом. Ответные письма и прочие новые сообщения, которые Адель после прочтения аккуратно раскладывала по разным папкам в зависимости от их тематики и степени важности, говорили о том, что и без того немалый авторитет принцессы в глазах ее подданных и союзников продолжает расти с каждым днем.

Тем большим шоком для ферье стал приказ, полученный ею в 23-й день Лаунеталеме прошлого года, когда Мун впервые вернулся с секретной миссией из Анданора. До этого дня она просто не представляла, что Литси способна на такую жестокость по отношению к ребенку.

Но сейчас, глядя на лежащее перед ней письмо, она думала совсем не об этом.

Дверь, ведущая в соседнюю каюту, самую маленькую и уединенную в этой части судна, приоткрылась, и из нее бесшумно вышел Флайд. Налив себе полный бокал вина, он подошел к столу, за которым расположилась Адель, и присел на стул напротив нее.

- Уснула? - полушепотом спросила Адель.

- Думаю, да.

Очередная болезнь принцессы доставляла им обоим немало хлопот. В последнее время Литси стала бояться надолго оставаться в одиночестве, и даже в те ночи, когда она никого не пускала к себе в постель, хотя бы один из ее слуг должен был находиться рядом с ней, пока она не заснет. А засыпала она всегда очень долго.

Сделав первый глоток, Флайд кивнул на свернутые в трубочку листки:

- От Кэрлайн?

Адель не ответила.

- Разве она не приказала тебе сжигать их?

- Она не запретила мне их читать, - с заметным раздражением, но не повышая при этом голоса, сказала Адель. - Скоро она пожалеет о своем решении, и тогда я, по крайней мере, смогу рассказать ей, что было в этих письмах. Это во-первых. А во-вторых, я не собираюсь слепо повиноваться всем ее приказам. Если бы я имела подобную привычку, то не находилась бы сейчас здесь.

- Я тебя ни в чем и не упрекаю, - заметил Флайд. - Мне самому все это кажется немного странным. И зачем вообще нужен лишний риск? Почему бы просто не перестать посылать Муна в Анданор?

- Разве непонятно? - горько отозвалась Адель. - Она не хочет, чтобы девочка осталась без дела, только и всего.

Флайд задумчиво помолчал.

- Что ж, для Синди это было бы не самым худшим вариантом, - сказал он. - В любом другом случае ее дни рядом с нами сочтены... Даже не представляю, что такого она могла написать в том первом письме?

Адель подвинула к нему горстку листов.

- Хочешь почитать второе?

- Вот уж нет, - улыбнулся Флайд, вставая. - Учти, я его не видел.

После того как он ушел в свою каюту, Адель перечитала творение бывшей ученицы Ордена Порядка еще раз, с самого начала. Затем она придвинула поближе свечу, поставила рядом заранее приготовленное блюдце и стала один за другим подносить листки к огню. Мелко исписанная чернилами бумага горела плохо, и Адель пришлось постараться, чтобы уничтожить письмо полностью.

Когда с последним листом было покончено, она закрыла лицо руками и тихо заплакала.

— 3 —

"8-й день месяца Веалеме 4567-го года по летоисчислению эльфов.

Дорогая Литси!

Удивительно, что вы прислали ко мне своего вестника именно сегодня. Только вчера вечером в Анданор вернулась та самая девушка, которая из всей свиты ее величества интересовала вас больше всего, и еще пару дней назад я бы не решилась пересказывать вам то, что мне о ней уже известно. Но теперь, когда я встретилась с ней лицом к лицу, когда я увидела, с каким выражением смотрят на нее другие слуги Королевы, я могу сказать - все это правда. Хаджефский Паук, Безымянный Ужас Калиндры - самые безобидные прозвища, которыми наградили ее жители Шан-Кари и Акрукса, - все они принадлежат ей по праву.

Может быть, мое суждение предвзято? В конце концов, ее биография, которая сейчас лежит передо мной и которую Дэйл Хинч, пользуясь своими связями, сумел достать из архивов Призрачных Клинков, общества наемных убийц с острова Деззар, основана большей частью на ее собственных воспоминаниях, судя по всему, изъятых по принуждению. О том, насколько эти сведения соответствуют действительности, остается только догадываться.

Для большей объективности я не стану отвлекать вас своими неуместными комментариями и просто передам вам эту историю слово в слово. К сожалению, она довольно длинная и, хотя я переписала ее на тонкую бумагу, в одно письмо она никак не поместится. Я буду отсылать вам ее по частям - она как раз поделена на три части, написанные, очевидно, с некоторыми перерывами и, на мой взгляд, представляющие собой выдержки из трех разных писем.

По поводу автора этих писем я ничего не могу вам сказать. Когда вы увидите оригинал (до вашего возвращения я буду хранить его у себя), то поймете, что Хинч просто вырезал те места, исходя из которых можно было бы получить хоть какое-то представление о личности его осведомителя. Судя по содержанию этих бумаг, у него были на то серьезные основания.

Итак, часть первая.

"Сатин появилась на свет в 24-й день Нэйни 3232-го года от основания Империи (4548-го по летоисчислению эльфов), в Шан-Кари, в городе Ярише. Ее мать звали Ирейн, а человека, которого она называла своим отцом, - Ноэль Соллари. Дом Ноэля, знатного вельможи, входящего в городской совет, стоял на самой окраине, в тихом уединенном квартале посреди пальм и кипарисов, и, кроме того, был обнесен со всех сторон высокой каменной оградой. Последнюю архитектурную особенность он приобрел именно после рождения Сатин.

На севере Шан-Кари в те годы особенно остро проявлялась дискриминация в отношении людей с темным цветом кожи. Чернокожие, как правило, выполняли роль грубой рабочей силы, расходного материала для военных нужд; появление такого ребенка в благополучной семье было совершенно исключено. У Сатин личико было мягкого, светло-коричневого оттенка, но все же значительно более темного, чем у ее родителей. Она никогда не придавала этому значения и даже не догадывалась, что ее настоящим отцом был беглый раб, преступник, половину своей жизни проведший в цепях. Все, что ей нужно было знать, - что папа и мама любят ее и не выпускают за пределы дома только потому, что она еще слишком маленькая и должна многому научиться, прежде чем выйти в большой мир.

И она училась. С самого раннего возраста ее лучшими друзьями стали книги. В саду рядом с домом был маленький искусственный пруд, в котором плавали ручные белые лебеди, на берегу, в окружении розовых кустов, стояла беседка, качели, - словом, были созданы все условия для увлекательного, вдумчивого чтения. Бóльшую часть дня Сатин проводила в одиночестве, но это ее нисколько не угнетало, даже наоборот - она настолько привыкла к тишине, что иного образа жизни не могла и представить. А после того, как в ее шестой день рождения отец установил в саду новенький, сверкающий медным блеском телескоп, она не успокоилась, пока беседку не расширили таким образом, чтобы в ней можно было оставаться и на всю ночь.

Однако наблюдение за звездами и Луной оставалось лишь одним из ее второстепенных увлечений. Примерно за год до этого Ирейн и Ноэль положили перед ней в ряд полтора десятка учебников, посвященным самым различным научным дисциплинам, от химии до философии, и попросили ее выбрать только один, вызывающий у нее особенный интерес. Сатин долго думала, кусала губки, а потом показала сразу на два - математику и анатомию.

Математика стала ее первой настоящей страстью. К семи годам она довольно сносно владела тремя языками, не считая родного; была в общих чертах знакома с историей и современной политической системой каждого из государств Восточного Мира; знала свойства металлических сплавов и формулу изготовления пороха. Но все это отходило на второй план, когда она видела на странице учебника нерешенное уравнение или брала в руки циркуль, чтобы начертить правильную геометрическую фигуру. Математика дала ей не просто набор определенных знаний. Математика научила ее точному расчету, терпению, а главное (и это впоследствии пригодилось ей больше всего) - объективному, освобожденному от лишних эмоций, самоанализу.

С анатомией дело обстояло несколько сложнее. Долгое время Сатин считала, что ее интерес к этой науке объясняется стремлением проникнуть в тайну жизни, понять, каким образом устроено живое существо, и что делает его столь непохожим на неодушевленные предметы. Но уже после того, как она сказала это своим родителям, ее все чаще стали посещать другие мысли.

Маленькие зверьки, птицы, рептилии, которых она препарировала своим скальпелем, - каждое из этих творений природы, еще будучи наполненным жизнью, заключало в себе какую-то странную иррациональность, непредсказуемость, вносило неприятный диссонанс в гармонию окружающего мира, в котором все, так или иначе, стремилось к покою. Когда же они лежали перед ней, тихие, неподвижные, с открытыми внутренними органами, непредсказуемости в них было не больше, чем в равностороннем треугольнике. Они не пытались убежать, спрятаться, не были озабочены поиском пропитания или продолжением рода. Они служили наглядным подтверждением тому, насколько мелким и незначительным являлось все то, что составляло понятие жизни, и насколько в то же время величественен и грациозен был мир, в котором царствовали безмолвие и вечный холод.

Об этих своих мыслях Сатин ничего не сказала ни матери, ни отцу. Она имела привычку доводить все до конца, но пока не могла решить, применима ли эта точка зрения к высшим из всех разумных существ - людям.

Ответ она получила весной 3241-го года, вскоре после того, как ей исполнилось восемь лет.

Поздним вечером 21-го дня Эдри Сатин перед сном вышла в сад, чтобы немного понаблюдать за ночным небом. Глядя в телескоп, она думала о том, как странно была устроена ее жизнь. Она могла увидеть, как выглядят - вернее, выглядели много-много лет назад, - звезды на другом краю Вселенной, но была лишена возможности узнать, что в эту минуту происходит всего в нескольких десятках эминн от нее, за оградой ее родного дома.

Когда она услышала откуда-то сбоку тихий, едва различимый шелест листвы, то поначалу не обратила на это особого внимания - она даже не допускала мысли, что через ограду может прокрасться кто-то посторонний. Однако затем шорох повторился снова, уже более отчетливо, и Сатин поняла, что она в саду не одна.

Страх и любопытство овладели ею примерно в равной степени. Ей захотелось немедленно побежать в дом, позвать родителей, и все же она продолжала невозмутимо, даже не изменив позы, вглядываться в окуляр телескопа, одновременно прислушиваясь к тишине. Но больше она так ничего и не услышала.

Через четверть часа, прогулявшись на всякий случай вокруг пруда и не обнаружив никаких признаков чужого присутствия, она вернулась домой. Проходя мимо двери, ведущей в спальню Ноэля и Ирейн, она остановилась, раздумывая над тем, стоит ли рассказывать родителям об этом странном случае. Она вспомнила, как около года назад призналась им, что стала бояться спать в темноте, вспомнила грустные глаза мамы, снисходительную, как по отношению к капризному ребенку, улыбку отца. И, вздохнув, отправилась в ванную чистить зубы.

Три дня спустя, ранним солнечным утром, Сатин в одиночестве сидела в беседке, расчесывая волосы перед зеркалом и тихо напевая незатейливую песенку. На этот раз она ничего не услышала, а только лишь почувствовала чей-то взгляд, направленный ей в спину. Не обрывая песни и не оборачиваясь, - а сидела она спиной к пруду, - девочка как можно более незаметно стала поворачивать зеркало из стороны в сторону, пока не разглядела в густой кроне одного из деревьев лицо чернокожего мальчишки, разумеется, абсолютно ей незнакомого. От удивления забыв об осторожности, она быстро оглянулась - но увидела только покачивающиеся ветки.

В течение следующих двух недель незваный гость появлялся еще четырежды, каждый раз при свете дня и именно в те моменты, когда Сатин оставалась в саду одна. Он вел себя очень осторожно, и Сатин никак не удавалось рассмотреть его получше, но с каждым разом она все острее чувствовала его присутствие. Уже после их второй по счету встречи она тщательно исследовала ту часть рощи, где он скрывался, и обнаружила, что ветви деревьев, достаточно крепкие, чтобы выдержать вес человека, в этом месте дотягиваются до самой кромки стены. По ним, при наличии определенных навыков, вполне можно было пробраться и дальше, к деревьям, которые росли на берегу пруда. Сатин даже хотела провести эксперимент и взобраться наверх своими силами, но вовремя оценила возможные последствия и передумала.

Затем последовала пауза в тринадцать дней, и Сатин, которая в этот период была чрезвычайно увлечена изучением классической литературы Амари, почти позабыла о своем госте. Поэтому его седьмой визит, случившийся в самый неподходящий момент, стал для нее почти таким же неожиданным, как и первый. Ирейн в тот вечер купала ее на открытом воздухе, в специальной бочке, установленной неподалеку от беседки. Когда пришло время выбираться из воды, Сатин, уже ощутившая на себе пристальный взгляд, замотала головой и судорожно вцепилась обеими руками в скользкие края бочки, но Ирейн, строго заметив, что ей еще рано стесняться собственной матери, сама вытащила ее наружу и подчеркнуто неторопливо направилась в дом за чистой одеждой.

Заворачиваясь через несколько минут в полотенце, Сатин была уверена, что незнакомец никогда больше здесь не появится. Она ошиблась. Тот стал приходить почти каждый день.

Закончилось все это только в середине следующего месяца, в 23-й день Вейли. Сатин осталась дома в полном одиночестве - Ирейн вместе со старым слугой, единственным человеком, который был посвящен в тайну о существовании девочки, ушла в город за покупками; Ноэль тоже должен был вернуться не раньше вечера. Ночью прошел дождь, довольно редкий для Ярише в это время года, на розах у беседки блестели капельки росы, и Сатин, покачиваясь на качелях с книжкой в руках, думала о том, что ее гость сегодня уж точно не придет - ветки были слишком мокрые, а падение с такой высоты неминуемо должно было обернуться для него парой сломанных ребер.

Не проходило ни дня, чтобы она не спрашивала себя - зачем он это делает, зачем каждый раз рискует своей жизнью только для того, чтобы на минуту увидеть ее издалека? Если бы он хотел с ней подружиться, то уже давно нашел бы способ встретиться с ней лицом к лицу, благо возможностей для этого у него было более чем достаточно. Почему же он прячется? Почему ведет себя как вор?

Она не знала ответов на эти вопросы. И, что еще хуже, не очень-то и стремилась их узнать. Чувство, которое она испытывала, зная, что на нее смотрит посторонний человек, - это чувство оказалось намного сильнее, чем она могла представить. Оно было сильнее разума, оно подавляло ее логику, делало из нее обыкновенную несмышленую девчонку, похожую на тысячи, миллионы других. Осознавать это было крайне неприятно.

Сатин перелистнула страницу. Как же ей выйти из этого замкнутого круга? Рассказать родителям? Это будет проще всего. Что может быть проще - заглянуть в конец учебника и увидеть решение, которое, как всегда, окажется до боли тривиальным. А может быть, попытаться заговорить с ним? Сделать первый шаг? Сегодня же. Нет, не сегодня - сегодня он не придет. Значит, завтра?

- Что читаем? - раздался прямо у нее над ухом веселый голос.

Сатин вздрогнула, обернулась. Отец стоял у нее за плечом и с интересом заглядывал в книгу.

- "Ветер времени", - протянул он, не скрывая разочарования. - Так, так... Брось эту чепуху, давай я лучше тебя покачаю.

Улыбнувшись, девочка бережно положила книгу на траву и взялась обеими руками за канаты.

- А я вот вернулся пораньше, - говорил Ноэль, начиная потихоньку ее раскачивать. - Между прочим, у нас с мамой сегодня годовщина свадьбы. Поможешь мне устроить для нее сюрприз?

"Конечно!" - хотела воскликнуть Сатин, но в этот момент Ноэль, резко оглянувшись, посмотрел в сторону противоположного берега пруда и тут же, отпустив качели, бросился бегом к мосту.

Сатин молча смотрела ему вслед. Ею овладело какое-то странное оцепенение, она даже не пыталась остановить качели, просто сидела и думала о том, что ее планам не суждено сбыться. И изменить уже ничего нельзя. Нерешительность погубила ее... Ее? А что теперь будет с ним?!

Ноэль скрылся в роще, и оттуда тотчас послышался треск веток и приглушенные крики. Сатин, опомнившись, спрыгнула на землю и побежала через мост, но на самой его середине остановилась, будто натолкнувшись на невидимую преграду.

Отец выводил на берег растрепанного, грязного, одетого в какие-то истертые лохмотья мальчика лет десяти. Тот прихрамывал, прижимал к груди левую руку и при этом все время смотрел себе под ноги, словно боялся встретиться взглядом с Сатин.

- Сатин, малышка, - Ноэль, не отпуская плечо незнакомца, приподнял ему подбородок, и девочка увидела, что его лицо было сплошь покрыто ссадинами, - пожалуйста, сходи в дом и принеси бинты и спирт. И заодно поищи ту мазь, которой мама обрабатывала тебе ладошку, помнишь?

Сатин какое-то время стояла неподвижно, не сводя взгляда с искаженного болью и испугом лица мальчика, затем повернулась и быстро побежала к дому.

Но, уже поднявшись на веранду, замедлила шаг.

Голос отца. В нем не было ни малейшего признака неискренности. Уловить в нем лживые нотки мог разве что очень сильный волшебник, искушенный в магии разума. Сатин не была волшебницей.

Не отдавая себе отчета в своих действиях, она не спеша направилась назад по аллее, стараясь держаться в тени живой изгороди. Затем свернула на боковую тропинку, по которой можно было пройти напрямую к беседке. Осторожно прокралась до розовых кустов и застыла на месте.

- ...хотел бы тебе поверить, - доносился с дальнего берега негромкий голос, - но я не могу рисковать жизнью своей дочери.

Сатин приподнялась на носочки, раздвинула ветки - и едва успела увидеть, как Ноэль, зайдя за спину мальчика, резким движением сворачивает ему шею.

Даже потом, много дней спустя, она так и не смогла вспомнить, как ей удалось незамеченной вернуться в дом. В ту минуту ее тело и ее сознание существовали словно бы в двух разных мирах, и второй из этих миров был погружен в кромешную темноту.

Когда она немного пришла в себя, то обнаружила, что стоит в ванной и открывает один за другим ящики для лекарств.

"Что я здесь делаю? - подумала она, и тут же вспомнила: - Бинты. Где же они?"

Через минуту, собрав в бумажный сверток все необходимое, она выбежала из ванной и здесь же, в коридоре, столкнулась с отцом.

- Уже не нужно, - с улыбкой сказал Ноэль, взглянув на сверток. - Представь себе, он вырвался и убежал. Шустрый мальчуган.

Сатин молчала. В голове у нее нарастал непонятный шум, заглушающий все остальные звуки. Он становился все громче и громче, и девочка в конце концов поняла, что слышит хор из множества голосов, наполненных болью и паническим, животным ужасом.

- Да на тебе лица нет. Не бойся, это был обыкновенный воришка. Он больше не вернется, вот увидишь. Иди сюда, маленькая.

Ноэль шагнул навстречу дочери, чтобы обнять ее, но Сатин, покачнувшись, без чувств упала на пол.

Всю следующую неделю она пролежала в постели. Ирейн, не отходившая от нее ни на минуту, знала, как она любит точные диагнозы, и потому сама сказала ей, что у нее сильнейшее эмоциональное потрясение, очевидно, вызванное первой за восемь лет встречей с незнакомым человеком.

- Может, это и к лучшему, - добавила она, нежно поглаживая Сатин по головке. - Когда-нибудь это должно было произойти, и чем дальше, тем серьезнее могли оказаться последствия. А сейчас все уже в прошлом...

Труп мальчика Сатин так и не нашла, зато обнаружила в цветнике свежевскопанную грядку, засеянную, как потом объяснила ей мама, семенами кельверин - золотистого цветка, который в Шан-Кари издавна считался настоящей драгоценностью и выращивался только в одноименной провинции на крайнем юге королевства, откуда и была родом Ирейн. По ее словам, лучшего подарка на годовщину свадьбы придумать было просто нельзя.

Вечером 37-го дня Вейли, сидя на коленях у этой грядки, Сатин окончательно осознала, что больше никаких вопросов у нее в жизни не осталось.

Ночью, взяв в ванной бритву, она пришла в спальню родителей, встала за спинкой кровати и, обхватив одной рукой голову Ноэля, перерезала ему сонную артерию. Затем она разбудила маму и попросила помочь ей произвести вскрытие грудной клетки, чтобы посмотреть, как выглядит настоящее человеческое сердце.

Новый день вобрал в себя столько новых впечатлений, сколько Сатин не получала за всю свою сознательную жизнь. Сборы в дорогу, поездка в экипаже, шум просыпающегося города, десятки, сотни новых лиц. Незнакомые звуки, незнакомые запахи, огромный незнакомый мир, все многообразие которого не могла передать ни одна книга. И все это было лишь прелюдией к последнему, самому яркому впечатлению.

Море. Сатин влюбилась в него с первого взгляда, с первого вдоха полной грудью. Едва оказавшись в городском порту, она забыла о царящей вокруг суете, о веренице крутобоких кораблей, выстроившихся вдоль пристани подобно стае исполинских чудовищ. Ее взгляд был прикован к серебристо-зеленой глади, искрящейся в лучах утреннего Солнца и простирающейся до самого горизонта, насколько хватало глаз. Она не понимала, как в этом мире может существовать нечто столь безупречное. Столь прекрасное и равнодушное, одновременно и живое, и неживое. Вот он, настоящий идеал, думала она. Мир внутри мира, бесконечность внутри бесконечности. Совершенство.

В путешествие по этому чуду природы Сатин и Ирейн отправились вдвоем - слуга, сопровождавший их в порт, должен был вернуться домой и сделать все, чтобы факт убийства одного из самых высокопоставленных чиновников Ярише остался тайной хотя бы до следующего утра. Главная неприятность заключалась в том, что корабль, единственный отплывавший из гавани в этот день, направлялся в город Хаджеф, находящийся всего в четырех днях морского пути на восток. Вероятность того, что на причале города среди встречающих не окажется ни одного мага Серебряной Мантии, была крайне невелика.

В планы Ирейн подобная встреча, разумеется, не входила. В последний день перед прибытием в Хаджеф она подкупила капитана корабля, пожертвовав для этого половиной всех ценностей, захваченных из дома. Ночью тот спустил на воду шлюпку и лично отвез двоих беглянок на берег, высадив их неподалеку от маленького портового городка.

На следующее утро Ирейн наняла повозку с возницей и, не скрываясь от посторонних взглядов, отправилась на север, вглубь пустыни. Еще до наступления темноты она вдвоем с дочерью вернулась назад - но уже пешком, другой дорогой и переодевшись в бедную одежду. Сняв тесную комнатку на чердаке самого дешевого в городе постоялого двора, она затаилась в ожидании, вздрагивая при каждом подозрительном шорохе.

Сатин чувствовала себя очень виноватой. Ей было больно слушать, как мама по ночам тихонько плачет, уткнувшись лицом в жесткую подушку. Она постоянно думала о том, как исправить эту ситуацию, и в конце концов пришла к выводу, что самое очевидное решение в сложившихся обстоятельствах будет единственно верным.

В 3-й день Ардали Ирейн покинула город, пообещав дочери скоро вернуться и строго-настрого запретив ей выходить на улицу. Сатин нарушила этот запрет. Каждую ночь, в самый тихий час перед рассветом, она приходила к морю и собирала на берегу красивые разноцветные ракушки, изображения которых она не раз встречала в энциклопедии по биологии.

Вернувшись спустя неделю, Ирейн за чашкой чая сказала дочери:

- Малышка, я должна тебе кое в чем признаться. Ноэль... Он не был настоящим отцом. Твой отец сейчас в Руадаре, служит помощником капитана на корабле самого Императора Тайри. Я разыскала в Хаджефе одного человека, который сможет подать ему весть. Через два-три месяца он приплывет сюда и заберет тебя с собой... С ним ты будешь в безопасности. - Ирейн опустила голову и, негромко, словно обращаясь к самой себе, добавила: - Я уверена, он найдет способ тебя вылечить...

Сатин задумчиво ковыряла вилкой кусочек фруктового пирожного, которое Ирейн привезла из Хаджефа специально для нее. Признание матери не вызвало у нее абсолютно никаких эмоций. Слово "отец" она вычеркнула из памяти; это слово больше ни о чем не говорило ей. Кроме того, она давно приучила себя внимательно прислушиваться к малейшим изменениям в своем организме и с уверенностью могла сказать, что ничем не болеет.

Поэтому она спокойно дождалась, пока Ирейн сделает первый глоток из своей чашки, и, глядя ей в глаза, прошептала:

- Я люблю тебя, мамочка.

Ирейн растерянно посмотрела на нее, затем, облизнув губы, взглянула на чашку.

- Я тоже тебя люблю, - со слабой улыбкой проговорила она.

И, не сказав больше ни слова, беззвучно повалилась на пол.

Сатин не торопясь допила чай, без особого аппетита скушала пирожное. На тело, неподвижно лежащее у ее ног, она даже не взглянула. Этот сгусток мертвой плоти не имел ничего общего с ее мамой; ее мама была сейчас очень далеко, так далеко, что само понятие расстояния в данном случае утрачивало свой привычный смысл. Там, где она теперь находилась, не было места тревогам и волнениям. Проблема была решена - просто и изящно.

В дорогу Сатин взяла только скляночку с остатками яда - экстракта слюнной железы радужного моллюска, одного из самых ядовитых живых существ Западного Океана, - и горстку медных монеток. Золотые браслеты, жемчужные сережки и прочие драгоценности остались на постоялом дворе как гарантия того, что хозяин постарается скрыть следы преступления собственноручно и тем самым еще больше усложнит задачу возможным преследователям.

На то чтобы добраться до Хаджефа - пешком, по берегу моря, - Сатин потребовалось ни много ни мало пятнадцать дней. Об этом путешествии у нее остались не самые приятные воспоминания, но она с самого начала прекрасно осознавала, что ее ждет. Задачи, которые на первый взгляд могли показаться невыполнимыми, нисколько ее не пугали, напротив - только напряжение всех физических и эмоциональных сил, необходимое для решения подобных задач, позволяло ей на время забыть о самой страшной мысли, преследовавшей ее с того дня, когда она впервые обагрила руки человеческой кровью.

Ей нравилось убивать. Отрицать это не имело смысла. Поиск гармонии, восстановление справедливости, стремление помочь близкому человеку - все это были не более чем пустые слова, призванные оправдать собственную слабость, неспособность подавлять свои скрытые желания. Она умела говорить себе правду. Она знала, что идет в Хаджеф не для того, чтобы найти более надежное убежище от врагов, не для того, чтобы затеряться среди других людей. Она знала, что идет в этот город в поисках новой крови.

В конце пути Сатин ждало разочарование. В отличие от Ярише, Хаджеф был окружен неприступной сплошной стеной с единственным узким разрывом на юге, в области пролива, ведущего во внутреннюю бухту. Этот пролив охранялся днем и ночью и, даже если бы Сатин умела плавать, попасть через него в город ей было бы очень непросто. Оставались северные ворота, но и здесь охрана тщательно проверяла каждого, кто намеревался войти внутрь. Увидев это, Сатин в первое мгновение пожалела, что не взяла с собой ничего ценного, однако тут же упрекнула себя за наивность - предположить, что солдаты приняли бы взятку от ребенка, мог разве что сам ребенок.

Здесь нужно что-то другое, решила она.

Чтобы обдумать эту новую задачу, Сатин вернулась немного назад и вошла в рыбацкий поселок, располагавшийся к западу от города. Постучавшись в первый попавшийся дом, она сказала, что родом из Хаджефа, что ее родители, не желая заботиться о ней, отдали ее в приют и что она несколько недель назад сбежала оттуда, проведя все это время на улицах города, среди нищих и попрошаек. Она попросила хозяйку - а дверь ей открыла женщина - дать ей ночлег хотя бы на пару дней, пока она не придумает, что делать дальше, и добавила, что готова выполнять любую работу, какая только будет в ее силах.

Как ни странно, этой незамысловатой легенды оказалось вполне достаточно - более того, пребывание Сатин в гостях затянулось значительно на более долгий срок, чем она предполагала. Переступив через порог чужого дома вечером 26-го дня Ардали, она провела в нем почти целый месяц.

Виной тому стала соседская девочка по имени Джаниз. В поселке жили четыре больших семьи, в каждой из которых было по пять-шесть детей разного возраста, и среди сверстников Сатин, не достигших двенадцати лет, Джаниз пользовалась, без сомнения, наибольшим авторитетом. В силу своего замкнутого характера она не была настоящим лидером компании, но, когда дело доходило до выяснения отношений, спорить с ней не решались даже более взрослые мальчики. И причиной было даже не столько ее необычайно крепкое телосложение - в свои одиннадцать лет она выглядела по меньшей мере на все четырнадцать, - сколько ее взгляд, холодный и уверенный, вне зависимости от того, кому он предназначался.

Сатин была первым и, как выяснилось в итоге, последним исключением из этого правила. К всеобщему удивлению, Джаниз, которая с девочками обычно даже не разговаривала, взяла ее под свою опеку, стала учить ее всему, что умела сама, и с каждым днем привязывалась к ней все сильнее. За месяц Сатин не только научилась плавать, но и получила множество других навыков владения своим телом, что в сочетании с обширными теоретическими знаниями открыло ей поистине безграничные просторы для самосовершенствования. В довершение всего - и это, вероятно, был один из ключевых моментов ее жизни, - Джаниз подарила ей свое главное сокровище - короткий обоюдоострый нож из настоящей стиллатской стали.

Дружба с Джаниз, если так можно было назвать эти отношения, приносила Сатин и отрицательные плоды. Двенадцатилетний Шакки, второй ребенок в приютившей ее семье, втайне был неравнодушен к Джаниз и, видя, какое внимание она уделяет неизвестно откуда взявшейся выскочке-полукровке, всеми силами старался сделать жизнь Сатин как можно более невыносимой. Нельзя сказать, что отдельные мелочи вроде перепачканного нижнего белья или полуживого скорпиона в башмачке сильно расстраивали девочку, но в сумме все это складывалось в довольно неприятную картину.

Еще хуже дела обстояли с хозяином и хозяйкой дома. Поначалу они проявляли к своей гостье искреннюю симпатию, а ее непривычно светлый цвет кожи и изысканные манеры - за столом, например, она вела себя словно на великосветском приеме, - вызывали у них только умиленную улыбку. Но постепенно ее поведение стало их раздражать - вероятно, они решили, что Сатин просто капризничает, проявляя таким образом свое презрение к их скромному образу жизни. Мелкую работу по дому, которую ей поручали, она выполняла, но без особого усердия. На справедливые упреки не обращала должного внимания, все чаще пропуская их мимо ушей. Само собой разумеется, что ничем хорошим все это закончиться не могло.

В 18-й день Таори хозяйка (ее несуразное имя, как и имена большинства членов семьи, Сатин не сочла нужным держать в голове) совершила роковую ошибку. Во время обеда она нарочно положила перед Сатин самую грязную ложку, а когда девочка, вежливо извинившись, встала и направилась к котелку с водой, не терпящим возражений тоном попросила ее вернуться на место. Сатин так и поступила, но сначала все же сполоснула ложку в воде и вытерла ее чистой тряпочкой.

Тогда хозяйка подошла к ней и молча вылила тарелку с холодной похлебкой прямо ей на голову.

В глубине души Сатин испытала огромное облегчение. Она уже давно определилась с оптимальным планом последующих действий, который, тем не менее, вызывал у нее некоторые сомнения этического характера. Теперь об этих сомнениях можно было забыть.

Перед уходом девочке захотелось еще раз увидеться с Джаниз - она была слишком многим обязана своей подруге, чтобы расстаться с нею, не попрощавшись. Она назначила Джаниз встречу на закате в их излюбленном месте - укромной ложбине к северо-западу от поселка, где они по вечерам, раздевшись донага, охотились на гремучих змей.

Придя на место чуть позже условленного срока, Сатин бесшумно подкралась к Джаниз сзади и подаренным ножом перерезала ей горло. Труп она на всякий случай решила закопать в песок, но здесь, пожалуй, впервые в жизни допустила серьезную оплошность - уходя, она заметила, что насыпь на могиле едва заметно подрагивает. Сдержанно покачав головой - одновременно от уважения к своей наставнице и от неудовольствия по отношению к самой себе, - она раскопала могилу и нанесла Джаниз еще по два удара в сердце и в печень. Затем она немного подождала, удостоверилась, что жертва не дышит, и только после этого снова засыпала ее песком.

Вернувшись, она предложила хозяйке помочь с ужином, чтобы загладить вину за свой дневной проступок. В голосе ее было столько открытого, неподдельного раскаяния, что хозяйка растроганно погладила ее по голове и сама попросила у нее прощения за грубость, пообещав, что это больше никогда не повторится.

Через час, сидя за общим столом, Сатин с видимым удовольствием потягивала из глиняной кружечки превосходный ячменный чай собственного приготовления и время от времени бросала короткие взгляды в сторону сидящего сбоку от нее Такши. Если не считать Хами, совсем еще крошечного младенца, появившегося на свет только этой весной, шестилетний Такши был младшим ребенком в семье и единственным, кто никогда и ничем не пытался обидеть Сатин. Одно время девочка, раздобыв через Джаниз детскую книжку с картинками, даже пыталась тайком научить его читать, но ученик из Такши получился не очень способный - оставаясь наедине с Сатин, он совершенно терялся, от волнения не мог связать двух слов и вообще вел себя исключительно бесперспективным образом.

Шесть лет - не самый подходящий возраст для знакомства с вечностью, думала Сатин. У нее были все основания надеяться на то, что Такши переживет этот вечер. Концентрация яда в чае была достаточно низкой - для того, во-первых, чтобы его успели попробовать все, а во-вторых, затем, чтобы он не убил ненароком свою создательницу (противоядия от него не существовало, и Сатин ограничилась тем, что последние четыре недели принимала на ночь его слабый раствор, постепенно увеличивая дозу). Такши всегда ел и пил очень мало, и сегодня это могло его спасти.

Смотреть, как смерть выполняет свою рутинную работу, было совсем не страшно, а в какой-то степени даже увлекательно. Первым, что любопытно, умер Шакки - дернулся, закатил глаза и с грохотом упал со стула. Почти сразу его примеру последовал хозяин дома; хозяйка, пытаясь помочь попеременно то одному, то другому, спустя полминуты также лежала на полу, уже не думая о том, чтобы кому-нибудь помочь. Старший брат Шакки тихо уронил голову на стол. Младшие сестры долго бегали по комнате, опрокидывая разные предметы и крича что-то невразумительное, но в конце концов успокоились и они.

Такши сидел неподвижно, закрыв ладонями лицо и втянув голову в плечи.

- Как ты себя чувствуешь? - спросила его Сатин.

Не дождавшись ответа, она встала из-за стола, прошла в спальню и достала из люльки спящего Хами. Голова уже немного кружилась, нужно было торопиться.

Она вернулась к Такши и положила перед ним склянку с ядом.

- Вот. Это если станет совсем плохо.

Уже выйдя из дома, она неожиданно для самой себя почувствовала какую-то непонятную злость, которой, впрочем, тут же нашла объяснение.

К чему эти драматические нотки, спросила она себя. Все и всегда нужно доводить до логического завершения. В противном случае не стоит и начинать. Нельзя быть убийцей наполовину.

Она положила Хами на скамейку рядом с дверью и снова скрылась в доме. Минуту спустя вышла, тщательно стерла с лезвия ножа следы крови и понадежнее спрятала оружие за поясом.

Вот так гораздо лучше.

Через полчаса, когда над морем сгустилась тьма, Сатин подошла к воротам Хаджефа. Со слезами на глазах - несмотря ни на что, актерского таланта ей было не занимать, - она рассказала стражникам, что на ее дом в рыбацком поселке напали разбойники и перебили всю ее семью. Ей самой вместе с маленьким братиком удалось выскользнуть из дома и спрятаться в лодке на берегу, после чего она убежала и теперь боится возвращаться назад.

Как и следовало ожидать, солдаты отправили ее на все четыре стороны. Сатин залилась слезами пуще прежнего и, отойдя от ворот, присела на обочине неподалеку.

Еще через четверть часа к месту событий прибыл капитан стражи. Он накричал на своих подчиненных, не умеющих обращаться с детьми, затем приблизился к Сатин, увидел, что она вся трясется в судорогах (яд действовал просто великолепно), и приказал одному из солдат немедленно отнести ее в казарму, где она смогла бы согреться сама и позаботиться о своем брате.

Усыпить бдительность одного человека было самым легким делом за весь вечер. Едва караульный пост скрылся за углом, Сатин с жалобным стоном выронила Хами из рук и, пока солдат возился в пыли с ревевшим во все горло малышом, быстро растворилась в темном переулке.

Так, буднично и непримечательно, в истории Хаджефа начался период, который впоследствии в этом городе стал известен как Год Паука.

За неполные девять месяцев Сатин зарезала, задушила, отравила и принудила к самоубийству шестьдесят восемь человек самого разного возраста и общественного положения. Она не проявляла какой-то особенной разборчивости в выборе своих жертв. Только поначалу, еще не имея серьезного опыта в этом деле, она сознательно выбирала цели попроще - бродяг, беспомощных стариков, оставленных без присмотра детей. Но в конечном итоге ей стало совершенно безразлично, кого убивать - лишь бы смерть наступала быстро, безболезненно и, самое главное, у нее на глазах.

Она проникала в чужие дома, поджидая возвращения хозяев; нападала с ножом на припозднившихся прохожих, будь то хрупкие девушки или взрослые, крепко сложенные мужчины; под видом служанки из богатой семьи являлась средь бела дня в дорогие лавки, настойчиво торгуясь с продавцами до тех пор, пока не оставалась с ними наедине: словом, предпочитала действовать столь же разнообразно, сколь и дерзко. Пряталась она также в самых разных местах - на заброшенных чердаках, в трущобах среди бедняков, при необходимости не брезгуя спускаться и в лабиринты городской канализации, где основным источником пищи ей служили убитые крысы и лягушки в сочетании с протухшей водой. Чтобы восстановиться от подобных испытаний, она иногда на несколько дней оставалась в осиротевших домах своих жертв, чувствуя себя полноправной хозяйкой, часами оттаивая с книгой в горячей ванне и вообще наслаждаясь жизнью, нисколько при этом не обращая внимания на царящий повсюду запах смерти.

Смерть была ее верной спутницей, любимым питомцем, ожидающим очередной подачки. Сатин, в свою очередь, старалась не разочаровывать свою любимицу и за все время, проведенное в Хаджефе, оставила ее без лакомого кусочка лишь однажды. Этот единственный срыв случился в самом конце 3241-го года, зимой, когда Сатин, пребывая от накопившейся усталости в дурном расположении духа, в последний момент пожалела беременную женщину, торговавшую на улице цветами. Пару недель спустя она, конечно, опомнилась и стала искать эту женщину, но было уже поздно - та, либо распродав весь свой сезонный товар, либо же просто перейдя к новому, самому важному этапу своей жизни, бесследно исчезла.

Однако главную ошибку Сатин совершила осенью следующего, 3242-го года. В 4-й день Даэри, пробравшись после полуночи в респектабельный двухэтажный особняк в центре Хаджефа, она задушила в постели девочку, которая оказалась внучкой преуспевающего адвоката, не раз защищавшего интересы весьма влиятельных людей со всего королевства. Сам факт преднамеренного убийства еще можно было бы скрыть, если бы в дело не вмешался случай - у девочки оказались голубые, словно бескрайнее море, глаза, и Сатин, посчитавшая, что они слишком красивы, чтобы идти на корм червям, аккуратно вырезала их себе на память.

Туманные противоречивые слухи о ненасытном монстре, блуждающие по городу уже не один месяц, мгновенно расцвели яркими красками. Всего через трое суток после этого происшествия из Ярише примчался летучий отряд Серебряной Мантии во главе с личным представителем короля Шан-Кари. Поимка преступницы заняла еще меньше времени - один день потребовался магам, чтобы во всех деталях восстановить события девятимесячной давности, допросить свидетелей, составить точное внешнее описание и примерный психологический портрет маленькой убийцы; еще один день заняла тотальная общегородская облава, заставшая Сатин врасплох, в тот момент, когда она спокойно выбирала в маленькой книжной лавочке литературу по древней истории Западного Мира. При задержании она оказала яростное сопротивление, тяжело ранила двоих солдат, но уже через час, связанная по рукам и ногам, была доставлена в центральную ратушу Хаджефа.

Суд над Хаджефским Пауком, тем не менее, состоялся в Ярише, в 15-й день Даэри. В сущности, суда как такового и не было - дело ограничилось лишь одним тайным слушанием, в ходе которого Сатин подробно рассказала следственному комитету, составленному из высших чинов Серебряной Мантии, о каждом из совершенных ею убийств, начиная с Ноэля Соллари и заканчивая голубоглазой девочкой. Рассказ длился шесть с половиной часов без единого перерыва; затем, после непродолжительного совещания, был вынесен приговор, который, в силу юного возраста подсудимой, оказался чрезвычайно мягким - смертная казнь через четвертование.

Но и этот приговор не был приведен в исполнение. Следующим утром, непосредственно накануне казни, обнаружилось, что преступница покончила с собой в камере, разбив голову о стену. Труп темнокожей девочки с изуродованным до неузнаваемости лицом был сожжен в печи, а Сатин в тот же день переместилась в подвал дома, принадлежащего верховному судье Серебряной Мантии.

В этом есть определенная доля справедливости - такой была первая мысль Сатин, когда она пришла в себя в полутемной каменной комнате, с наручниками на запястьях, прикованная к стене цепью со стальным ошейником. Да, подумала она, нужно сполна платить за свои ошибки, чтобы не допускать их впредь. Но они оставили ее в живых - и тем самым совершили ошибку несравнимо более серьезную.

В комнате Сатин была не одна. Стена, к которой она была прикована, находилась прямо напротив входа, а у боковых стен, слева и справа от нее, располагались еще два экспоната из коллекции судьи - девочка и мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Сатин условно назвала их "Алая" и "Черный" - по атласным алым перчаткам и чулочкам на руках и ногах у первой и сплошной черной маске на голове у последнего.

Ни тот, ни другая ей не понравились, хотя и по разным причинам. Черный первые дни пытался заговорить с ней, но, судя по произношению, говорил он на языке Эннуина, а Сатин, как назло, именно этот безумно сложный язык никогда не давался. Будучи живым напоминанием о том, что знания и возможности человека всегда конечны, мальчишка вызывал у нее нескрываемое раздражение. Что касается Алой - она, напротив, не издавала ни звука, только изредка улыбалась своей жутковатой улыбкой (у нее были удалены все зубы) и смотрела на Сатин с такой невыразимой тоской, что у той постоянно возникало желание подойти и раздавить ее пяткой, как надоедливое насекомое.

Личной неприязни к судье Сатин не испытывала - он обращался с ней так, как она того заслужила своим нелепым поступком, не лучше, но и не хуже. Во время первого визита он подарил ей полупрозрачную белую фату (очевидно, он был истинным патриотом своей страны, поскольку именно эти три цвета - белый, алый и черный - присутствовали на национальном флаге Шан-Кари) и баночку с жирной мазью. Разумеется, продолжение оказалось несколько менее приятным, но у Сатин было свое, особое отношение к боли. Боль не мешала ей думать, наоборот - отвлекала от посторонних мыслей, заставляла ее сконцентрироваться на самых главных, жизненно важных вещах. Поэтому она прилежно делала все то, что от нее требовалось - кричала, плакала, звала маму, - но при этом не переставала думать только об одном.

Чтобы выйти из этой комнаты, ей нужно было в первую очередь снять ошейник. Ключ от него, без сомнения, находился в связке, которую судья, закрывая дверь изнутри, оставлял в замке. Достать эту связку было очень сложно, почти невозможно. На то, чтобы изготовить более или менее надежный аркан, подручных средств явно не хватало (даже наиболее перспективный план получения веревки из выпотрошенных кишок судьи выглядел чересчур оптимистично). Не менее сложной задачей представлялось убийство взрослого мужчины голыми руками - Сатин оценила вероятность успешного исхода этой схватки в шестьдесят, самое большее шестьдесят пять процентов и пришла к выводу, что подобный риск в данном случае совершенно неприемлем.

Каждый день она перебирала в уме новые способы освобождения, не обходя стороной самые неправдоподобные варианты. Чтобы совсем не замыкаться на этой навязчивой идее, она иногда развлекала себя тем, что раскладывала на простые множители семизначные числа - это занятие никогда ей не надоедало. Временами она так увлекалась, что даже не замечала появления судьи (тот навещал своих пленников раз в три-четыре дня, каждый раз выбирая новую жертву случайным образом, без видимой закономерности) и возвращалась к реальности лишь в самый последний момент, когда грузная неповоротливая тень накрывала ее целиком.

В 31-й день Лантали коллекция судьи вновь сократилась до двух человек. За сутки до этого, вскоре после его очередного ночного визита, Алая начала тихонько покашливать, к вечеру ее кашель стал резким, надрывным, а наутро Сатин, проснувшись, обнаружила, что девочка лежит на своей подстилке откинув голову вбок, и изо рта у нее тянется струйка крови.

Следующей ночью судья спустил ее труп в выгребную яму.

Время работает против меня, в сотый раз напомнила себе Сатин.

Судьба преподнесла ей щедрый подарок. Спустя одиннадцать дней после этого эпизода, занимаясь регулярной утренней гимнастикой, она нашла на полу, в щели между камнями, отлетевший кусочек плоского железного крепления, детали от упряжки, которую судья использовал в общении с Алой. Кусочек был слишком широким для того, чтобы использовать его в качестве отмычки, но в отсутствие других альтернатив Сатин решила бросить все свои силы именно на эту, единственную по-настоящему осуществимую идею.

Три месяца она стачивала крепление о каменную кладку. Работать можно было только в строго определенное время, ночью, не менее чем через час после ухода судьи (но ни в коем случае не до его прихода; проблема заключалась в том, что иногда, пусть и крайне редко, он возвращался уже на следующую ночь и при этом, прежде чем войти в комнату, неизменно заглядывал в специальную заслонку в двери) и до того момента, когда просыпался Черный. Впрочем, от второго ограничения Сатин в конце концов отказалась - она не доверяла мальчику, но потеря времени была столь огромной, что ее устранение оправдывало известный риск.

Недостаточное знание человеческой психологии подвело Сатин. В 49-й день Ардали, когда судья явился вновь, Черный долго и сбивчиво что-то рассказывал ему, после чего тот подошел к девочке и молча выставил перед ней открытую ладонь.

Сатин немного помедлила, вспомнила, как беспомощно волочилась по камням голова Алой, словно наяву увидела ее остекленевшие глупые глаза, затем извлекла из неприметной, залепленной грязью трещины в стене почти законченную заготовку и так же молча положила ее на ладонь судьи.

Судья отошел к двери, спрятал заготовку в карман халата, взял в руки короткую деревянную дубинку.

Сатин услышала смех Черного. Мальчишка смеялся звонко, заразительно, совершенно по-детски. Наверху, во внешнем мире, такой смех никого бы не удивил - его можно было услышать в любом дворе, в любом доме, где жила счастливая семья. Там он мог означать реакцию ребенка на дружескую шутку сверстника или забавную выходку любимого щенка, радость от беседы за праздничным столом - все, что угодно, но только не злорадство, вызванное ревностью к десятилетней девочке.

Судья забил Черного насмерть. Сатин еще никогда не видела, чтобы тело человека подвергалось таким чудовищным деформациям. Она жадно наблюдала за открывшимся ей зрелищем, забыв о потере результата трехмесячного труда и, возможно, последнего реального шанса обрести свободу. В ее помутившемся сознании рождалось новое, еще неизвестное ей чувство, по сравнению с которым все пережитое ею до этого момента казалось бессмысленным бредом, игрой больного воображения.

Безумие раскрыло перед ней свои ласковые объятья. Но последний шаг ему навстречу она должна была сделать сама.

- Предательство должно наказываться всегда и везде, - сказал ей судья перед тем, как уйти. - Кроме того, он мне давно уже надоел. Зачем тратить время на кого-то еще, если есть ты?

Последние его слова разошлись с действительностью. Уже через неделю в подвале появилось новое лицо - светловолосая девчонка, которой Сатин дала имя "Алая-штрих", отчасти из-за того, что она заняла место и получила в наследство все атрибуты своей предшественницы, отчасти из-за небольшого свежего рубца на переносице. Новоприбывшая оказалась гостьей из королевства Трей-Лун - Сатин поняла это, когда та, очнувшись, принялась кричать и требовать, чтобы ее немедленно выпустили из этого ужасного места. Потом она немного успокоилась, с отвращением стянула с себя чулки и перчатки, еще через несколько минут, замерзнув, надела их снова. И, обхватив руками колени, тихо заплакала.

Сатин сама не поняла, что заставило ее первой заговорить с девочкой. Прежде ей еще не доводилось общаться с чужестранцами и, вероятно, в глубине души ей просто хотелось проверить свои лингвистические познания, которыми она когда-то очень гордилась и которые на деле оказались абсолютно бесполезными.

- Как ты сюда попала? - хрипло спросила она на языке Трей-Лун.

Услышав родную речь, Алая-штрих снова оживилась, подползла к Сатин настолько близко, насколько хватало длины цепи, и стала торопливо рассказывать ей свою историю. История получилась довольно длинной, сумбурной и вообще очень напоминала сюжет дешевого женского романа, изобилующий к тому же весьма сомнительными фактами. По словам девчонки, она была младшей дочерью самого короля. Около года назад отец решил выдать ее замуж за одного из своих ближайших советников, который был старше ее едва ли не вчетверо. Узнав об этом, она сбежала из дома со своим возлюбленным, придворным волшебником, намереваясь уехать с ним на другой край света, в свободные земли Ксантрии. И это им почти удалось, но уже в Ярише, садясь на корабль в Умар-Суид, они по какой-то страшной ошибке были задержаны военным патрулем и с того дня больше не виделись друг с другом. Девочка несколько дней провела в одиночной камере, потом к ней пришел человек, стал задавать вопросы на незнакомом языке. Она, в свою очередь, пыталась объяснить ему, кто она такая на самом деле, долго рисовала на бумаге королевский герб Трей-Лун, корону, но человек вышел из себя, опрокинул стол и ударил ее по лицу. Это было последнее, что она запомнила.

Сатин выслушала рассказ с равнодушным видом - она уже жалела, что начала этот разговор. Сразу поняв, что девчонка многого не договаривает, она тем не менее пообещала ей, что разъяснит хозяину подвала суть недоразумения, и тут же легла спать.

Она ничего не сказала судье. Ей очень понравилось слушать истошные вопли принцессы, а еще больше нравилось смотреть на нее и представлять себя на ее месте. Она лежала на боку, положив голову на ладони, и словно бы смотрела на себя со стороны.

- Скажи ему! Пожалуйста, скажи ему! - кричала Алая-штрих.

Она не отгоняла от себя эти мысли. Она разжигала внутри себя огонь, который должен был навсегда уничтожить ее прежнее "я". Только так и никак иначе, думала она. Все сгорит. А из пепла появится новый человек, живущий не ради свободы, но ради любви.

К сожалению, Алая-штрих так и не увидела больше своего возлюбленного - через пару недель судье наскучили ее однообразные крики, и он отпилил ей голову широким зазубренным ножом. Еще несколько дней он продолжал использовать обе получившиеся части по отдельности, но затем отправил их вслед за остальными бывшими экспонатами своей коллекции.

Сатин осталась одна. Она потеряла счет дням, время то летело для нее слишком быстро - когда ее хозяин был рядом с ней или когда она пребывала в предвкушении его очередного визита, - то, наоборот, тянулось безумно медленно - когда ее единственными любовниками были одиночество и темнота. Она ползала по полу кругами, скулила как раненая волчица, умирающая от голода. Каждую секунду она ждала только одного - услышать мягкий металлический шелест отодвигаемой заслонки.

В тот день, когда она впервые попыталась поцеловать судью, он избил ее до потери сознания. Она не оставила своих попыток и в конце концов добилась своего. С того момента характер их встреч существенно изменился - по крайней мере, плетка в руках судьи стала появляться значительно реже и, как правило, в тех случаях, когда Сатин сама его об этом просила. Впрочем, у этой перемены была и отрицательная сторона. Заглядывая в глаза судьи, Сатин все чаще видела в них безразличие и усталость, которые вполне красноречиво свидетельствовали о том, что очень скоро ее мучения должны были прекратиться.

Она не стала ждать неминуемой развязки. На исходе очередной ночи, когда судья, отерев ей лицо и уложив ее на постель, направился к выходу, она из последних сил ухватила его за руку и судорожно прошептала:

- Не уходи. Я... люблю тебя. Не уходи.

Он ничего не ответил ей. Поставив у изголовья постели железный кувшин с водой и миску с костями, он некоторое время стоял на месте, задумчиво глядя на девочку сверху вниз, а затем молча вышел, тяжело захлопнув за собой дверь.

Когда он спустя три дня вернулся назад, то обнаружил, что и кувшин, и миска стоят на месте нетронутые. Сатин неподвижно лежала ничком на голом полу.

Судья подбежал к ней, поднял ее на руки, перевернув лицом вверх. Сатин закашлялась, приоткрыла глаза. Ее губы шевельнулись - она пыталась что-то сказать, но голоса не было слышно. Судья наклонился к ее лицу почти вплотную.

- Люблю... - донесся до него невесомый шепот.

Он положил ее на постель, бросился к двери, вытащил из замка связку ключей. На ходу выбирая нужный ключ, вернулся назад, дрожащей рукой разомкнул ошейник.

Сатин мгновенно извернулась на постели скользкой змеей, прыгнула ногами вверх, словно разжатая пружина. Судья не успел даже открыть рот, как ее упругие бедра уже сжимали его шею.

Она душила его почти сорок секунд, не издавая ни звука и даже не открывая глаз. Тело выполняло свою работу само, без вмешательства сознания, - каждое движение, каждое малейшее напряжение мышц и суставов было заложено в единый алгоритм много недель назад. Оставалось только правильно рассчитать силы, сделать так, чтобы жертва не умерла сразу, а всего лишь потеряла способность к сопротивлению. Относительно ее дальнейшей участи у Сатин были особые планы.

Когда судья бесформенной тушей повалился на пол, девочка ослабила хватку, перекатилась через себя и медленно встала. Подобрав выпавшие ключи, она сняла наручники, взяла в руки стоявший рядом кувшин и стала жадно глотать маслянистую, пахнущую плесенью воду. Она опорожнила кувшин больше чем наполовину, затем засунула два пальца в рот и тут же согнулась в жесточайшем спазме.

Следующие несколько минут были, наверное, самыми страшными в ее жизни. Ее в буквальном смысле выворачивало наизнанку, из нее выходила не только вода, но и та мерзкая, нечеловеческая сущность, которую она осознанно впустила внутрь себя, отдавая себе отчет в том, к каким необратимым последствиям это могло привести.

Еще один день, еще один час - и все было бы кончено... Нет. Этого не могло случиться. Ее путь не мог закончиться здесь, в этом подвале. Ее путь только начинается.

Сатин поднялась с колен, перевела дыхание. Тело чувствовало себя отвратительно, ноги и руки были словно чужими, в животе и груди все горело, во рту чувствовался вкус болотной жижи. Но голова была легкой, ясной, как после короткого вечернего сна под открытым небом. План действий составился в одну секунду.

Ошейник, рассчитанный на ребенка, Сатин закрепила на лодыжке лежащего без сознания судьи. Испачканную фату снимать не стала - решила, что так будет даже интереснее. Спокойно, обстоятельно размявшись, она взяла с подставки у двери короткий, острый как бритва, нож и направилась вверх по винтовой лестнице.

Экскурсия по дому заняла у нее не больше четверти часа. За это время она перерезала пятерых слуг, раскромсала в постели жену судьи, троих его дочерей, младшая из которых была всего на пару лет старше ее самой, а напоследок свернула шею совсем уж ни в чем не повинному толстому домашнему коту. После этого она спустилась в гостиную, вышла на середину погруженной в темноту комнаты и измерила у себя пульс. Пульс был ровно шестьдесят четыре удара в минуту.

Нужно поторопиться, думала она, разыскивая на кухне нож для разделки мяса. В кулачке у нее уже был зажат пузырек с обезболивающим, который должен был помочь ей продлить удовольствие от предстоящей процедуры. За окном была глубокая ночь, до рассвета оставалось не менее трех часов, но Сатин не хотела терять понапрасну ни единой минуты. Мысль о том, что придется снова возвращаться в подвал, совсем ее не пугала, более того, вызывала сладкую дрожь во всем теле. Ничего личного, мысленно повторяла она. Это не месть, нет ничего глупее мести. Просто легкое развлечение, совмещение приятного с полезным. Маленький глоточек родниковой воды перед аппетитным обедом.

Сатин выудила из ящика стола искомый нож, не удержавшись, сочно облизнула холодную сталь. Закрыла глаза, глубоко вдохнула, отгоняя ненужные эмоции. Теперь за дело.

Ранним утром 34-го дня Эдри 3244-го года она вышла из дома, в котором провела в заточении пятьсот двадцать две бесконечных ночи. Девять с лишним месяцев назад она попала в этот дом десятилетней девочкой, не знающей жалости ни к себе, ни к окружающим. Она возвращалась на свободу одним из самых бесчеловечных чудовищ, когда-либо ступавших по земле этого мира.

Дело о зверской расправе над верховным судьей Серебряной Мантии и его семьей получило довольно широкую огласку. Ходили слухи, что некоторых волшебников, принимавших участие в осмотре места преступления, опытных и повидавших многое на своем веку людей, выносили из подвала дома без сознания. Неизвестно, какова была доля правды в этих слухах, но одно можно сказать точно - на поиски убийцы в этот раз были брошены силы, которых вполне хватило бы на совершение государственного переворота.

Однако Сатин не собиралась повторять собственные ошибки. Уйдя на дно, она спокойно переждала поднявшуюся бурю, а через несколько месяцев, в ночь на 46-й день Таори того же 3244-го года, сошла с корабля на берег Калиндры в столице королевства Акрукс, городе Маэнхир."

На этом первый отрывок заканчивается. Ранее я написала, что постараюсь по возможности воздержаться от своих собственных замечаний по поводу его содержания. На самом деле мне просто нечего сказать. Добавлю только, что в оригинале, на полях рядом с фразой "Слово «отец» она вычеркнула из памяти; это слово больше ни о чем не говорило ей", стоят символы "!?", вероятно, оставленные для вас Дэйлом. Я надеюсь, вы поняли, что он имел в виду, поскольку никаких других пометок, равно как и упоминаний о настоящем отце Сатин, ни во второй, ни в третьей части ее биографии нет.

Простите, если я испортила вам настроение. Я очень хотела бы порадовать вас какими-нибудь хорошими новостями, но здесь, во дворце, совсем ничего не происходит - напротив, все только и ждут вестей с востока. Много говорят о вашем брате, принце Эарене; я слышала, что его едва не захватили в плен во время высадки в Лире. Неужели это правда, что Ванталь вступил в войну на стороне Империи? Пять дней назад мне разрешили присутствовать на внеочередном совещании кабинета министров, где я впервые видела герцога Эспада растерянным. Он открыто отозвался об этом событии как о "подлом ударе в спину". Королева выглядела спокойной, но следующим вечером, когда она пригласила меня к себе поиграть на флейте, я поняла по ее взгляду, что она переживает не меньше остальных. Я хотела спросить ее, что будет, если Стиллат тоже объявит нам войну. Я этого не сделала. Не потому, что это выглядело бы так, будто я беспокоюсь исключительно о себе, и даже не потому, что она сама на четверть стиллатка. Просто я вовремя вспомнила, где сейчас находится Дэйл и чье поручение он выполняет.

Только теперь, прожив в этом дворце почти три месяца, я понемногу начала осознавать, какой смелый поступок вы совершили, пойдя против воли ее величества. Я каждую ночь прошу Миалли, чтобы она помогала вам во всем. Наверное, вы сказали бы мне, что это наивно и глупо, что всегда нужно надеяться только на себя, что человек должен сам вершить свою судьбу. Наверное, я согласилась бы, что в отношении большинства людей это правда. Но никто и никогда не убедит меня в том, что вы такой же человек, как и все.

Знаете, мне с каждым разом становится все труднее и труднее заканчивать эти письма. Мне хочется не просто сказать вам о своих чувствах, но и найти для этого какие-то новые слова, которые, быть может, послужат вам еще более убедительным доказательством моей искренности. Потом я, конечно, вспоминаю об этом с улыбкой - в самом деле, если бы состояние человеческой души можно было бы выразить несколькими словами, разве не значило бы это, что мы все попросту разучились любить?

Я знаю, вы поймете меня и без слов.

С.К."

* * *

- А что если она сегодня и вовсе не будет петь? - вполголоса спросил Альбер. - Как ты можешь быть в этом уверена?

Синди только смущенно пожала плечами. Она действительно не знала ответа на этот вопрос. И даже не думала над ним, считая, что это одна из тех загадок, которые должны оставаться загадками.

Иногда она просыпалась в отличном настроении, за день успевала закончить все заранее намеченные дела, все у нее получалось легко и непринужденно, и Солнце как будто бы сияло только для нее одной. Но к вечеру она начинала понимать, что этот день уйдет без следа, исчезнет в бесцветном тумане из тысяч таких же дней, ни один из которых она никогда больше не вспомнит. И так оно и происходило на самом деле.

А иногда все было ровно наоборот. День начинался ужасно, с самого утра у нее начинала болеть голова, и во всем, за что бы она ни взялась, ее преследовали неудачи. Доходило до того, что еще до заката она возвращалась к себе в комнату, прямо в одежде забиралась под одеяло и начинала мечтать о том, чтобы поскорее наступило новое утро. Она сама не замечала, в какой момент у нее появлялось это удивительное, ни с чем не сравнимое ощущение предстоящего праздника. Словно она вернулась в детство, и завтра у нее день рождения, и она лежит в постели, точно зная, что ровно в полночь мама тайком от отца разбудит ее и, поцеловав в щеку, положит перед ней коробочку в цветной хрустящей обертке.

К той минуте, когда боль проходила, девочка уже не сомневалась в том, что этот день - а вернее, эта ночь, - навсегда останется в ее памяти. Просто потому, что песня Нириэль никогда не повторялась.

Заметив, что Альбер задумчиво смотрит вдаль, Синди обернулась и украдкой взглянула на белоснежную птицу, удобно устроившуюся на верхушке остроконечного шпиля. Здесь, на крыше самой высокой башни королевского дворца, она, в отличие от своего друга, была уже не в первый раз, и причиной тому являлось именно это волшебное создание, одно из многочисленных маленьких чудес, спрятанных в разных уголках ее нового дома. Несколько недель тому назад, изучая в Летописи Вечности рассказ о последних приключениях Лунной Волшебницы, о том, как Миалли, готовясь к путешествию в Волшебный Город, напрасно ждала на вершине дворца свою сестру, Синди обнаружила в книге небольшую, удивительно хорошо сохранившуюся вкладку, автором которой, вне всякого сомнения, была сама Аэрин. В этой вкладке присутствовало описание волшебной птицы, а заканчивалась она словами, из которых следовало, что Сияющая решила украсить таким образом дворец не только в память о своей матери, но и для того, чтобы не допустить повторения печальной истории.

"Тому, кто ждет и любит, она укажет путь".

Забыв о страхе высоты, Синди в ту же ночь взобралась на крышу башни, после чего впервые в жизни по-настоящему пожалела, что у нее нет крыльев. Едва она подумала о своей возлюбленной и с надеждой посмотрела на птицу, как та, вспорхнув крыльями, с мелодичной трелью повернулась на юг, всем своим видом давая понять, что она готова лететь и показывать дорогу. Синди лишь грустно вздохнула - очевидно, не всякое волшебство эльфов предназначалось для людей.

Вскоре после своего третьего письма принцессе она повторила рискованную вылазку и в этот раз обратила внимание на странное обстоятельство - вначале, перед тем как вновь обратиться на юг, волшебная птица смотрела почти в противоположную сторону, а именно на северо-восток. Выводы напрашивались сами собой, и следующие две ночи ферье не сомкнула глаз, затаившись в кустах на опушке королевского сада с подзорной трубой в руках. Излишне говорить, что время было потрачено впустую.

Она могла повернуться просто от сильного порыва ветра, сказала себе Синди. И решила, что не напишет об этом принцессе ни слова, пока не получит точных доказательств обратного.

Сегодня, впрочем, она находилась здесь совсем по другой причине. Кому-то эта проблема могла показаться не самой существенной, но Синди так не думала. Она была не из тех, кто вспоминает о своих друзьях только в минуты несчастья.

Когда из глубины королевского сада донеслись первые робкие переливы тоненького, наполненного непередаваемым волшебством голоса, Синди чуть подвинулась к Альберу и взяла его за руку. Тот вздрогнул, повернул голову, и Синди увидела, как блестят его глаза. Это не было признаком слабости - никто на целом свете не мог слушать песню Ночного Соловья без слез.

- Я так рада, что ты сейчас со мной, - тихо сказала девочка. - Мне всегда немного грустно, когда я слушаю ее в одиночестве. А сейчас все иначе.

Альбер молчал, хотя и не отнимал руку. Синди едва заметно покачала головой - ей очень не хотелось делать ему больно, но другого выхода у нее просто не было.

- Мы с тобой в последнее время так редко видимся, - продолжала она. - Что с тобой происходит? Может быть, я тебя чем-то обидела?

"Неужели он сейчас это скажет? Неужели он будет первым, кто мне это скажет? Отчего все так несправедливо? Весь наш мир как будто соткан из безответной любви. Или... так и должно быть? Счастливые влюбленные живут в своих маленьких мирках, медленно убивая друг друга своим счастьем. Сколько их? Сколько их было? Я ничего о них не знаю... И в чем же несправедливость? Они получают покой, а мы - власть над временем... Бедная Аэрин, как тебе, наверное, было одиноко без мамы..."

- Я хочу уехать отсюда, - сказал Альбер.

Синди от неожиданности даже выпустила его руку. Если бы он у нее на глазах превратился в Дракона - даже тогда она удивилась бы меньше.

- Как это... уехать? - растерянно прошептала она. - Зачем?

- Я не хотел тебе говорить. Знал, что ты расстроишься.

- Но ты не можешь... просто взять и уехать. Как же твоя...

- Ей я точно ничего не скажу.

Синди опустила глаза. Теперь все было ясно.

Неясно было только одно - откуда взялось это странное чувство, так похожее на разочарование? Почему "похожее"? Самое настоящее разочарование. Откуда оно?

Принцесса сказала ей перед расставанием: "Думающие люди обречены стать эгоистами". Но почему она улыбалась, когда говорила это?

- Ты так сильно ее любишь? - спросила Синди вслух.

Альбер не ответил.

- Может, тебе стоит ей в этом признаться?

- В чем признаться? Десятки солдат каждый день умирают с ее именем на губах. Другие блуждают по болотам Калиндры, замерзают в ледяных пустынях Амари, пытаясь найти для нее очередной бесполезный артефакт. Для остальных она просто остается единственной женщиной на свете. В чем я могу ей признаться?

Синди немного помолчала, только теперь заметив, что голос Ночного Соловья затих, и они сидят на крыше в полной тишине, под светом сверкающей на небосклоне Путеводной Звезды.

- По крайней мере, у нас с тобой все же есть кое-что общее.

- Да, пожалуй. - Альбер улыбнулся. - Знаешь, о чем я думаю? Проще всего назвать нас неудачниками, но... разве это слово подходит для тех, кто осознанно жертвует всем без надежды получить хоть что-то взамен? Разве настоящая любовь - та, что делает мир светлее, - не должна быть бескорыстной? В сущности, не так уж и важно, является это чувство взаимным или нет.

- Я с тобой не согласна. Да ты и сам в это не веришь. Иначе ты не стал бы уезжать. Не бросил бы меня здесь одну.

Альбер зябко передернул плечами и накинул на голову капюшон.

- Что ты будешь теперь делать? - спросила Синди.

- Пока не знаю... Я слышал, Орден Порядка набирает новых учеников. Если это правда, что они решили сосредоточиться на естественных науках, тогда... тут есть о чем подумать.

Нириэль больше не пела в эту ночь. Вернувшись через полчаса в свою комнату, Синди достала из-под перины заряженный пистолет, опустилась в кресло и, посидев пару минут в темноте, попробовала вставить ствол себе в рот. Не получилось - ствол оказался слишком широким.

- Ты даже на это не способна, - сказала она. После чего спрятала оружие обратно, не раздеваясь легла под одеяло и сразу уснула.

— 4 —

"6-й день месяца Аредалеме 4567-го года по летоисчислению эльфов.

Дорогая Литси,

Я заранее прошу у вас прощения за свой почерк. У меня все еще немного дрожат пальцы, я никогда так не волновалась, как в тот момент, когда Мун постучал клювом в мое окно. Если вы прислали его ко мне - значит, с вами все в порядке. Королева пыталась убедить меня в этом еще два дня назад, но я все никак не могла дождаться, пока вы сами не дадите о себе знать.

Во дворце все разговоры только об этом страшном сражении. Половина флота Шан-Кари уничтожена; неприступная крепость Западного Рога взята! И все это - ценой лишь четверти нашей передовой эскадры. Когда я услышала об этом, то поначалу не знала, радоваться мне или плакать. Сколько людей погибло? Сколько детей, как и я когда-то, остались без родителей? Война - это самое худшее, что есть на свете.

А потом я забыла о своих первых переживаниях, потому что стали приходить новые вести, одна тревожнее другой. Сначала говорили, что корабль принца Гессе оказался в самом центре событий, что сам принц был тяжело ранен, а вы будто бы успели пересесть на другое судно. Затем выяснилось, что вас вообще не было в море, что вы вместе с Адель и Флайдом участвовали в сухопутной атаке, что Флайд погиб, а вас в самом начале боя ранило пулей в руку. Наконец, Королева сказала мне, что Флайда только слегка задело, а на вас и вовсе ни царапины. Я уже не понимала, кому и чему можно верить.

Спасибо вам за то, что вы прислали Муна так скоро. Теперь мне намного спокойнее, и я могу вернуться к исполнению своих прямых обязанностей. Я обещала вам передать продолжение рассказа о Сатин. Может быть, сейчас не самое лучшее время для этого, но пока получается так, что ни о чем другом я не могу вам написать.

Вот это продолжение.

"В середине тридцать третьего века от основания Империи человеческая жизнь в центральной и северной Калиндре стоила недорого. Тропические болезни, голод, следующие один за другим военные конфликты с государствами Вирна - все это приводило к тому, что смерть в возрасте сорока лет считалась настоящим подарком судьбы.

Сатин, как могла, старалась еще более усугубить эту и без того печальную статистику. За первые три месяца, прошедшие со дня ее прибытия в Маэнхир, она посетила почти все крупные города Акрукса и довела общий счет совершенных ею убийств до полутора сотен. Лишь затем, утолив первую жажду, она позволила себе несколько снизить темп работы и стала делать основной акцент не на количество, а на качество результата. Слабые, беспомощные жертвы ее больше не интересовали. Теперь она сознательно искала тех людей, до кого добраться было труднее всего, и, тщательно продумывая каждый шаг, умерщвляла их самыми жестокими и извращенными способами, которые только могла произвести на свет ее разыгравшаяся фантазия. Богачей, представителей местной власти, лидеров преступных кланов стали находить в их собственных домах залитыми реками крови, с начисто содранной кожей, с застывшим металлом в пищеводе и прямой кишке, а в языке Акрукса закрепилось устойчивое словосочетание Иммари-Аракх, означающее "Безымянный Ужас".

Летом 3245-го года Сатин пересекла границу, отделяющую Акрукс от королевства Даарок, и оказалась дальше всего от дома, в городе Камаали, находящемся на берегу Даленгрина. Именно здесь, на самом краю Восточного Мира, с ней произошел эпизод, положивший в итоге конец ее карьере убийцы-одиночки.

На исходе 51-го дня Вейли, стоя на набережной и с наслаждением любуясь вечерним океаном, она краем глаза заметила неподалеку незнакомого юношу, который по какой-то причине сразу привлек к себе ее внимание. Не упуская его из виду, она прошагала немного вниз по улице, увидела в переулке двоих оборванных мальчишек, подозвала их к себе и дала каждому по серебряной монете, пообещав добавить еще по одной, но уже золотой, если они узнают, где живет этот человек.

Уже ночью, убрав лишних свидетелей и переодевшись в неприметную одежду, она подошла к указанному дому, готовясь приступить к привычной многочасовой рекогносцировке. Однако первый же взгляд на этот дом, внешне абсолютно ничем не выделяющийся на общем фоне, заставил ее изменить планы. Она вернулась к себе в гостиницу, негнущимися пальцами заперла дверь на ключ и без сил упала на кровать. Ее била крупная дрожь - никогда в жизни, даже в подвале у верховного судьи Серебряной Мантии, она не испытывала такого всепоглощающего, безграничного наслаждения. Просунув руку между ног, извиваясь на кровати в жутких судорогах, она думала о том, что момент, которого она так ждала, наконец наступил. Завтра, говорила она себе. Завтра. Завтра она отправит в небытие адепта Ордена Дракона.

На следующий день, впрочем, обнаружилось, что с осуществлением давней мечты придется еще немного повременить. Внимательное наблюдение за домом показало, что незнакомец занимает его не один, а с двумя друзьями, причем первый из них - мальчик лет тринадцати-четырнадцати - находится в доме неотлучно, а вторая - девушка чуть постарше, - выходя в город, маскируется под адепта Ордена Порядка. Последняя деталь крайне заинтересовала Сатин - дело, изначально невероятно сложное, приобретало весьма любопытную окраску и позволяло ей вернуться к одной, казалось бы, давно уже упущенной перспективе.

Подготовка растянулась на целую неделю. За это время, организовав слежку за каждой из потенциальных жертв, Сатин узнала все, что ей было нужно. Обстоятельства складывались как нельзя более удачно - оставалось только воспользоваться благоприятным моментом и не растеряться в сложной, непривычной ситуации. План был дерзким, если не сказать - безумным, но Сатин понимала, что фактор непредсказуемости должен будет сыграть в этом деле ключевую роль.

Вечером 5-го дня Ардали она стояла перед зеркалом в гостиничной комнате, в последний раз просчитывая наиболее точную линию поведения и с нескрываемым удовольствием глядя на свой наряд. Серый плащ с ядовито-желтыми клинообразными нашивками на плечах был почти как новый, аккуратный шов на спине мог различить только самый пристальный взгляд. Легкие кожаные сапоги, обтягивающие полуперчатки, широкополая шляпа, надвинутая на глаза, - по степени узнаваемости в Восточном Мире этот облик уступал разве что одеянию Стража Каменной Цитадели.

Члены специального подразделения Ордена Порядка, отвечающие за контроль и устранение источников запрещенного волшебства и в просторечии именуемые "чистильщиками", были нередкими гостями в Калиндре. Сатин знала, насколько далеко простираются их полномочия - случаи, когда объектами внимания адептов, находившихся в прямом подчинении Главы или Наставника Ордена, становились их собственные коллеги, не представляли собой какую-то особенную тайну. Мальчишку, бывшего владельца плаща, она убила почти случайно, но при возможности сделала бы это еще раз. Она презирала магов. А обитатели Каменной Цитадели, глупые малыши, копающиеся в своей песочнице, вызывали у нее не более чем ироничную улыбку. Хранители Равновесия? Жалкие марионетки, скрывающие свою беспомощность за громкими словами. Хозяева Четырех Стихий? Во имя безмолвного океана, не смешите меня.

Сатин извлекла из внутреннего кармана сложенный вдвое аттестат адепта первого ранга Знака Феникса. Сдержанно покачала головой. Волшебная печать была деактивирована на следующий же день после убийства, фосфоресцирующая пудра давала слабое зеленоватое сияние, которое, вообще говоря, должно было быть красным. Обмануть кого-то столь убогой подделкой будет невероятно трудно. Впрочем, для выполнения этой задачи у нее в запасе имелось другое, по-настоящему безотказное средство.

Она подняла голову и пристально посмотрела в глаза своему отражению. Для нее по-прежнему оставалось загадкой, что такого было в этом ее взгляде, что заставляло окружающих ее людей впадать в состояние, близкое к гипнотическому. Ни одна наука не давала на этот счет разумного объяснения, а подобные вещи всегда очень ее раздражали.

Ладно, с этим мы еще разберемся.

- Ты убьешь их всех, - тихо сказала она, прикоснувшись к зеркалу и соединив свою ладонь с ладонью черноглазой девочки. - Ты будешь убивать их одного за другим, до тех пор, пока они не поймут, что смерть - это самое лучшее, что есть в их жизни. В сущности, все они уже мертвы. Нужно только тактично убедить их в этом.

У резиденции графа Кэмуро, бывшего министра юстиции Даарока, устраивавшего в этот вечер праздничный прием в честь взятия союзной армией восточной Калиндры столицы Линче, города Иллидор, Сатин появилась уже за полночь, для большего эффекта осадив своего вороного коня прямо перед распахнутыми настежь узорчатыми воротами. Эффект превзошел все ее ожидания: при виде вышеупомянутых желтых шевронов охрана побросала оружие и в панике разбежалась кто куда; распорядитель приема, встречавший самых поздних и важных гостей, не менее поспешно скрылся внутри дома, а через минуту на пороге появился сам Кэмуро, с цветом лица под стать мраморным ступеням. На предъявленный аттестат он даже не взглянул - горящие из-под шляпы глаза лже-волшебницы сделали свое дело.

- Полагаю, вы простите мне мою неосведомленность и объясните... - начал было он, но Сатин, быстро приблизившись, взяла его под руку и сама повлекла его в дом.

- Будет вам, граф, - доверительным полушепотом говорила она. - Вы прекрасно знаете, зачем я здесь. Вы знаете, что я не уйду, пока не сделаю то, зачем пришла. К чему условности?

Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж и направились вглубь здания сквозь анфиладу просторных, переходящих одна в другую, неярко освещенных комнат. Гости, большей частью пожилые мужчины - дипломаты в парадных фраках, отставные военные в расшитых серебром мундирах с россыпью орденов на груди, - и реже - молодые красивые женщины в вечерних платьях, - провожали их удивленными взглядами, в которых, впрочем, не было особого страха; очевидно, вымученная улыбка на лице хозяина дома, как ни в чем не бывало ведущего под руку живое орудие возмездия Ордена Порядка, действовала на них успокаивающе. Сатин, в свою очередь, окончательно вошла в роль и на окружающих смотрела с рассеянной благосклонностью, словно бы говоря - радуйтесь, наслаждайтесь отведенным вам временем, вас мой визит никак не касается.

Вчерашний день, почти целиком ушедший на психологическую подготовку, был потрачен не зря. Нож в ее рукаве, казалось, жил собственной жизнью, он готов был сам прыгнуть в ее ладонь и убивать, убивать, убивать этих никчемных людишек - до тех пор, пока стены не окрасятся в его любимый вишневый цвет. Терпи, жестко отвечала ему Сатин. Я терплю, и ты сможешь. Променять три драгоценных камня чистой воды на мешок меди - что может быть глупее?

Самообладание покинуло ее лишь на мгновение. Проходя через очередную безвкусно обустроенную комнату, с колоннами, зеркалами и огромным позолоченным камином у дальней стены, она встретилась взглядом с совсем еще юной девушкой с огненно-рыжими локонами, одетой в сверкающее черное платье и сидящей, кокетливо закинув ногу на ногу, в одиноком кресле в окружении нескольких мужчин. В руке незнакомка держала узкий, как пробирка, бокальчик золотистого вина.

Взгляд этой рыжей очень не понравился Сатин. В глазах ее тоже читалось неприкрытое удивление, но удивление это было совсем иного рода. Так могли смотреть на человека, которого ждали, но который появился значительно раньше положенного срока.

Комната с камином давно осталась позади, а Сатин все никак не могла избавиться от мысли, что разумнее всего было бы вернуться, свернуть соплячке шею и покинуть дом до того, как вскрылись бы новые обстоятельства, по какой-то причине ускользнувшие от ее внимания. С учетом того, что она намеревалась засунуть голову в пасть Дракону, любая непредусмотренная мелочь могла обернуться неизбежной и мучительной гибелью, а умирать сейчас, в шаге от заветной мечты, было просто-напросто обидно. С другой стороны, отступление ставило ее в положение с весьма сомнительными перспективами - удача злопамятна и не очень-то любит возвращаться к тем, кто однажды сам отвернулся от нее.

Непростую дилемму Сатин решила так, как делала это в подобных случаях всегда - выбрав путь наибольшего сопротивления.

- Я надеюсь, - тихо заговорил Кэмуро, убрав с лица ненужную более улыбку, - надеюсь, вы не собираетесь превращать мой дом в поле боя? Здесь, вероятно, имеет место какое-то недоразумение, и, в конце концов, мои гости ни в чем не виноваты...

Он говорил что-то еще, но Сатин уже не слушала его. До широкой арки, венчающей анфиладу, оставалось совсем немного, поэтому она выпустила руку графа и, ускорив шаг, пошла дальше одна.

Выйдя на огражденную площадку, с которой открывался потрясающий по красоте вид на ночное море, она остановилась и огляделась по сторонам. До ее появления здесь царила самая непринужденная обстановка: по периметру были расставлены столики с вином и легкими закусками; небольшой оркестр, расположившийся в стороне, играл ненавязчивую музыку; многочисленные гости, разделившись на группы по три-четыре человека, вели обычную светскую беседу - о политике, о последних (во всех смыслах этого слова) успехах союзной армии в Вирне и о прочей ничего не значащей ерунде.

Прибытие "чистильщика" внесло изрядную долю разнообразия в происходящее. Музыка, замедлившись, смолкла, взгляды всех присутствующих обратились к арке, наступившую мертвую тишину прорезал звон разбитого стекла - одна наиболее впечатлительная дама, выронив бокал, упала в обморок.

Поддерживая образ, Сатин самым зловещим образом ухмыльнулась, несмотря на то что повода для радости у нее не было. Прямо перед ней, не более чем в десяти шагах, у резных перил площадки стояли двое - девушка и юноша в одинаковых темно-зеленых плащах, которым она уже успела дать условные имена Вторая и Третий. Неприятность заключалась в том, что Первого - того самого человека, которого она неделю назад встретила на городской набережной, - рядом с ними не было, хотя по имеющимся у нее сведениям он должен был, просто обязан был во что бы то ни стало находиться здесь.

План, при всем его риске достаточно стройный и продуманный, рушился прямо глазах. Тем не менее, Сатин и не думала поддаваться панике. Стуча каблучками, она подошла к двоим волшебникам поближе и негромко произнесла:

- Документы, пожалуйста.

Адепты Хаоса молча переглянулись, после чего Вторая, явно подавая пример, вытащила из-под плаща свой аттестат и протянула его Сатин. Третий, немного поколебавшись, сделал то же самое.

Бумаги, как и следовало ожидать, оказались в полном порядке; волшебные печати светились мягким успокаивающим сиянием. Шерил, адепт второго ранга Знака Василиска. Халид, адепт третьего ранга Знака Василиска. Проклятье, где же Первый?

До того момента, когда ей придется показать свой аттестат, оставалось не более двух минут - тогда-то и начнется настоящее веселье. Но начинать тур вальса вслепую, не имея ни малейшего представления о том, где находится главный источник угрозы, было сродни самоубийству.

- Согласно прямому указанию Антереона, - скучным голосом сказала Сатин, - с первого дня Таори прошедшего года все контакты адептов Ордена Порядка с представителями власти королевства Даарок строго запрещены. Какова цель вашего визита к графу Кэмуро?

Вторая достала из кармана еще один, мелко исписанный листок и, по-прежнему не говоря ни слова, передала его Сатин.

Так, так. Особое распоряжение... Подпись - Джарг-эль-Кэрим. Так, кажется, зовут нового Стража Знака Василиска? Ладно, не имеет значения.

Делая вид, что внимательно изучает содержание приказа, и пользуясь тем, что край шляпы полностью скрывает ее лицо, Сатин чуть прикрыла глаза. Здесь, на террасе, Первого не было - если, конечно, он не использовал какую-нибудь иллюзию. Последнее маловероятно. С какой стати и от кого ему прятаться? В этом доме он был в своем настоящем облике четыре дня назад, именно он и договорился с графом о встрече. Ошибка - нужно было постараться хотя бы в общих чертах выяснить, в чем заключается смысл проводимой ими сегодня комбинации. А каким, позвольте спросить, образом она смогла бы это сделать?

Продолжая думать, девочка поспешно перебирала мысленным взглядом десятки лиц, которые она увидела, пока шла с графом по дому. Зрительную память она развила почти до совершенства - увидев что-либо, в том числе и случайно, она могла воспроизвести запечатленный образ спустя несколько недель и даже месяцев.

Первая комната. Нет... Вторая. Чисто... Третья. Четвертая...

Нет, бесполезно. Если бы она его увидела, то сразу узнала. Просто почувствовала бы...

Назад, назад! Та рыжая в кресле... Слева стоял человек, единственный, кто не обернулся, когда она проходила мимо. Лица не видно. А в зеркале... Есть!

Сатин оглянулась и, видя, что некоторые из гостей осторожно, едва ли не на цыпочках, потянулись к выходу, хмуро сказала:

- Пожалуйста, оставайтесь на своих...

Меч Третьего рассек воздух в том самом месте, где еще долю секунды назад находилась шея Сатин. Вероятно, мальчишка и сам не успел понять, как вышло так, что он промахнулся. Сатин, которая стояла вполоборота к нему и никак не могла видеть момента начала замаха, внезапно будто бы уменьшилась в росте, закрутилась вихрем, затем что-то ударило его по руке, бросило в сторону, а через секунду он уже стоял лицом к своей спутнице, безоружный, и в горло ему впивалось холодное лезвие ножа.

- Ш-ш-ш, - мягко шелестела Сатин, мертвой хваткой удерживая волшебника за плечи и шаг за шагом отступая назад. За ее спиной творилось что-то невообразимое; люди, которые всего несколькими минутами ранее вели между собой изысканную беседу, сплошным потоком устремились в арку, крича от ужаса, отталкивая друг друга локтями и стремясь как можно скорее покинуть террасу. Сатин не слышала их криков. Оставлять свидетелей было не в ее привычках, но сейчас у нее были дела поважнее. Она не была уверена, что жизнь Третьего представляет хоть какую-то ценность для его подруги, а ждать следующего, магического удара с такой ношей на руках было довольно неприятно.

Спокойный и даже чуть насмешливый взгляд девушки, ее обманчиво пустые, обнаженные до локтей руки, неподвижно скрещенные на груди, не давали Сатин возможности прочесть ее намерения. Нужно было вывести ее из равновесия. Глупая, неужели она все еще думает, что перед ней адепт Ордена Порядка?

Сатин не стала тратить время на объяснения. Вместо этого она чуть привстала и, глядя девушке в глаза, игриво лизнула свою жертву в ушко.

Третий судорожно дернулся всем телом, но не проронил ни звука. Лицо Второй вытянулось, помертвело, улыбка исчезла с ее губ. Узнала? Конечно, узнала. Хотим мы этого или нет, наша слава идет впереди нас.

А мальчишка-то, похоже, ей совсем даже небезразличен. Младший брат? Нет, не похож, черты лица совершенно другие. И запах... Нет, не обычный запах, который мог чувствовать каждый. Запах страха, запах обреченности, - тот, что был доступен только ей, Сатин, - у этих двоих он был слишком разный. Скорее, любовники. Значит, придется постараться вдвойне. Разлучать влюбленных - недостойное занятие.

Вторая плавно шагнула в сторону, сместившись с прямой линии, соединяющей Сатин с выходом на террасу. Девочка мысленно вздохнула. Все в сборе, можно начинать.

Перерезав Третьему горло, она также отпрянула вбок, и вовремя - метательный нож, вылетевший из-за ее плеча, был направлен в цель с такой точностью, что даже срезал прядь волос с ее головы. Вторая дико, по-звериному взвыла, сжала кулаки, окутавшись серебристой дымкой, но первое ее заклятье получилось столь же мощным, сколь и неэффективным - Сатин дернулась в обратную сторону, и ветвистая молния с оглушительным треском лопнула в пустоте, мгновенно наполнив воздух резким, пронзительным запахом озона.

Магические атаки Первого, все еще находящегося вне поля зрения Сатин, оказались не менее, а пожалуй, и значительно более опасными. Сатин пришлось полностью довериться своим инстинктам; ее движения действительно стали напоминать какой-то экзотический танец, который, впрочем, с вальсом имел мало общего и больше был похож на танец мангуста, попавшего в тесную клетку с двумя ядовитыми змеями. Прикрыв глаза, она уклонялась от накатывающих сзади волн черного пламени, почти невидимого на фоне ночи, в последний момент отпрыгивала от разрядов сверкающих молний, являвшихся, очевидно, излюбленным оружием Второй, и ждала, терпеливо ждала неминуемой, спасительной паузы. Противники были сильнее ее, но силы их были не беспредельны.

Искомая пауза наступила даже раньше, чем она изначально предполагала. Примерно через двенадцать с половиной секунд после начала схватки Вторая на какое-то мгновение замешкалась с очередным заклятьем, и Сатин, не глядя метнув ненужный более нож себе за спину, в то место, где должен был находиться Первый, со всех ног бросилась по диагонали к правому от себя углу площадки. В четыре огромных шага она преодолела расстояние до края, высоко подпрыгнула и, оттолкнувшись одной ногой от перил, полетела в непроглядную черноту.

Со стороны такой поступок мог показаться по меньшей мере странным. Летать Сатин пока еще не умела, а дом графа Кэмуро был построен таким образом, что его восточная стена стояла на самой кромке отвесного, высотой в несколько десятков эминн, обрыва. Внизу, у подножья, вдоль берега тянулась мощеная аллея с двумя рядами густых раскидистых пальм по бокам, но мысль о том, чтобы использовать кроны этих пальм для более мягкого приземления могла прийти в голову только человеку с очень богатым воображением.

Воображения Сатин было не занимать, а в сочетании с точным расчетом и полным отсутствием страха оно не раз позволяло ей выходить невредимой из самых безнадежных ситуаций. Сегодня, впрочем, она полагалась не только на эти качества - все необходимые меры были приняты ею заранее. Уже в полете она выхватила из-за пояса нехитрое приспособление в виде стального крюка с поперечной рукояткой и через пару секунд повисла в считанных эминн от мостовой, покачиваясь на крепкой эластичной леске, растянутой между двумя деревьями.

Некоторое время она висела без движения, переводя дух от первого в жизни знакомства с боевой магией и - не в последнюю очередь - от этого чудовищного полета. Бесстрашие бесстрашием, но даже своим феноменальным зрением леску она не видела и в какой-то момент успела подумать, что за прошедший день ее обнаружили и сняли - вот это было бы по-настоящему смешно.

Она спрыгнула на мостовую, на всякий случай посмотрела вверх, убедившись, что с террасы разглядеть ее акробатический этюд было невозможно. Теперь начинается самое интересное. Фактор непредсказуемости наполовину исчерпан, враги будут настороже. Но их осталось только двое, а это совсем, совсем другое дело.

Вытащив из тайника в зарослях полуживую, накачанную снотворным приманку (к слову, разыскать в городе восточной Калиндры темнокожую девочку, да еще за такой короткий срок, было отнюдь не просто), Сатин расположила ее на середине аллеи, натянула на нее серый плащ, разлила вокруг лужу крови. Затем быстро освободилась от остатков одежды, обтерлась досуха, чтобы пот не блестел в лунном свете. При себе она оставила только два предмета - вставную челюсть с заточенными резцами и клыками, а также маленький золотой эллипсоид, сделанный на заказ одним искусным и, увы, безвременно ушедшим из жизни мастером еще в Акруксе.

Приманка тем временем зашевелилась, поползла к краю дорожки, что-то хрипло бормоча себе под нос. Сатин оттащила ее на место, легонько стукнула лбом о мостовую. Поднявшись, придирчиво осмотрела декорацию. Грубовато, но для поставленной задачи сгодится; в самом худшем случае две-три секунды у нее будет. Осталось лишь заставить это размякшее, разнежившееся тело показать все, на что оно способно.

Главные действующие лица появились только через несколько минут. Они не прилетели по воздуху, не материализовались в нужной точке с помощью какой-то изощренной магии, а попросту, как все люди, спустились вниз по окружным лестницам. Теперь они спокойно шли навстречу друг другу - тот, кого Сатин называла Первым, приближался с южной стороны аллеи, волшебница, выдававшая себя за посланницу Стража Знака Василиска, двигалась с севера. Спешить им было некуда - чем ближе была их цель, тем отчетливее они могли различать биение ее сердца, слабое, едва слышное, но несомненно принадлежащее живому существу. Теперь она никуда не денется. Там, на террасе, ей удалось их ошеломить, застать врасплох; обычная самоуверенность, как следствие - недооценка противника, хотя бы раз в жизни с каждым бывает. С кем-то бывает и дважды, но не за одну же ночь?

Девушка в зеленом плаще шагала неторопливо, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху и держа наготове обнаженный меч. У адептов Хаоса не было слабостей - ненависть давала им втрое больше сил, чем самая искренняя любовь, потеря близкого человека разрушала их внутреннюю гармонию, но в конечном итоге делала их многократно более опасными врагами. В этом смысле у них было чему поучиться.

Она уже видела своего напарника. Расстояние между ними было не больше ста шагов, аллея в этом месте шла почти по прямой. Можно было подойти еще ближе - тогда, видя глаза друг друга, они смогли бы использовать мысленную связь, не прибегая к помощи транса. С практической точки зрения в этом не было нужды. Фигурка, лежавшая на мостовой примерно посередине между ними, едва дышала, добить ее было делом нескольких секунд. Но именно здесь возникал вопрос, при всей его простоте достаточно спорный.

- Моя! - негромко выкрикнула волшебница, сбавляя шаг, но тем не менее продолжая идти вперед.

- Стой на месте.

Волшебница мгновенно остановилась. Все правильно. Личные счеты только мешают делу, а самая благоприятная ситуация вполне может оказаться элементарной ловушкой. В чем может быть ловушка? Девчонка поняла, что с двумя врагами ей не справиться, и, не будучи знакомой с топографией местности, стала искать спасение в бегстве. Или, зная о существовании обрыва, решила в худшем случае умереть красиво, а в лучшем - ухватиться за одну из пальм, что при проявленной ею сноровке не выглядело такой уж непосильной задачей. Не повезло. Глупая гравитация сделала то, что не смогла сделать магия.

Впереди вспыхнул белый огонек. Постепенно увеличиваясь в размерах, наливаясь мощью, шаровая молния поплыла к неподвижной фигурке.

Порыв ветра пробежал по кустам, откуда-то сзади послышался негромкий звук, напоминающий хлопанье птичьих крыльев. Девушка на всякий случай оглянулась, хотя точно знала, что рядом нет больше ни единой живой души. Точнее, ни единого существа, пульс которого лежал в допустимых для человека пределах.

Она снова повернулась вперед, уже предвкушая захватывающее зрелище. И даже не успела удивиться, встретившись в упор с парой немигающих черных глаз.

Сатин ткнула волшебницу пальцем в бок, а когда та, поперхнувшись, раскрыла рот, схватила ее за затылок и засунула ей между зубов свою ладонь. Девушка, задрожав, упала на колени.

- Сувенир... для... Дракона, - с натужной улыбкой шептала Сатин, протискивая сжатый кулачок все глубже в ее глотку.

Крик за спиной раздался в тот момент, когда рука девочки погрузилась в горло Второй почти по локоть. Не теряя времени, Сатин разжала пальцы, вытащила окровавленную руку наружу и, на прощанье ласково погладив девушку по голове, одним прыжком растворилась в кустах.

На этом, собственно говоря, план заканчивался, далее привычно следовала импровизация. Именно в этой переходной стадии Сатин допускала ошибки чаще всего.

В идеале ей нужно было разорвать дистанцию, заманить противника в непроходимые джунгли, полоса которых начиналась прямо за городом, к северу от этого места, а через пару часов, измотав его отступлением, нанести решающий контрудар. Ночью, в дикой затененной местности, убить одного единственного человека, каким бы сильным волшебником он себя ни считал, она смогла бы и с закрытыми глазами.

Но она не могла уйти, не насладившись моментом своего триумфа. Поэтому, отбежав на какие-то тридцать шагов, она вскарабкалась на верхушку ближайшего дерева и свесилась с него вниз головой, чтобы остаться невидимой на фоне темного ствола, а заодно быстрее восстановить кровообращение, нарушенное после вынужденной остановки сердца.

Вторая по-прежнему стояла на коленях, спиной к Сатин. Первый подбежал к ней, положил руки ей на плечи - вероятно, для того, чтобы установить с ней мысленный контакт. Но ей сейчас не было до него никакого дела. Золотой эллипсоид нагревался до температуры ее тела, распускался острыми, смазанными ядом лепесточками внутри ее гортани. Удивительно, как ей вообще удавалось так долго оставаться в сознании.

Сатин затаила дыхание. Две недели, проведенные в ожидании выполнения заказа, были потрачены не зря. Ради таких мгновений стоило жить. Не нравится мой подарок? Давайте, доставайте его. Где же ваша всемогущая магия? Где она?

Волшебница тихо всхлипнула, запрокинула голову назад. Сатин тут же соскользнула с дерева вниз, мягко приземлившись на все четыре конечности. Присутствовать при очередном всплеске эмоций ей совсем не хотелось.

А всплеск получился зрелищным. Аллея, ее ближайшие окрестности, каждое дерево и каждый кустик, дававший хоть какую-то тень, - все это заискрилось ослепительным сиянием, становящимся на глазах все ярче и ярче, как бы это ни казалось невозможным. Постепенно это сияние стало тускнеть, наливаясь густой чернотой, а затем мгновенно погасло, оставив после себя ровную стеклянную поверхность, в которую превратился расплавленный песок.

Сокрушительный ураган, ответная реакция материального мира, не желающего так просто расставаться со своей плотью, ударил Сатин в спину, едва не сбив ее с ног. Но ее уже было не остановить. Пригибаясь, бросаясь зигзагами из стороны в сторону и отталкиваясь пятками от мокрой гальки, она бежала к спасительному морю. До цели оставалось совсем немного. Достать ее из воды будет не проще, чем отравленную драгоценность из горла Второй. Устроим соревнование, думала она. Посмотрим, кто из нас быстрее и глубже плавает.

Стереотипное мышление, привычка полагаться в большинстве мелочей на свой огромный опыт, сыграли с ней дурную шутку. Только оказавшись по щиколотку в воде, она осознала свою ошибку. Какое соревнование, какие заплывы? Один маленький разряд молнии - а уж на это сил у ее врага должно хватить, - и все будет кончено.

Сатин развернулась и медленно пошла назад, заслоняясь ладонью от горячего ветра. Дышать было почти невозможно, воздух был наполнен взвесью из пара, мелких стеклянных крупиц и частичек обожженной земли. Берег дрожал, где-то впереди - Сатин почти ничего не видела в этом жутком тумане - слышался грохот обрушивающихся стен. Опасения Кэмуро в итоге подтвердились - дом придется отстраивать заново. Правда, ей все это уже будет безразлично.

Отойдя на достаточное расстояние от воды, Сатин остановилась, слегка постучала зубами, проверяя, хорошо ли закреплены заточенные челюсти. Сегодня она не собиралась обгладывать трупы до костей и взяла столь полюбившееся ей в последнее время оружие лишь потому, что хотела отдать ему дань уважения. А теперь получалось, что вся надежда была только на него.

- Я вижу, ты успокоилась. Некуда бежать? - Голос, заглушающий бурю, идущий, казалось, одновременно со всех сторон, Сатин услышала еще до того, как увидела его обладателя. - Почему бы нам не обойтись сегодня без лишних жертв? Я неплохо о тебе наслышан и могу представить, что тобою движет. Уверен, тебе понравится у нас в Крепости. Ты нигде не найдешь столько боли и страданий, сколько сможем дать тебе мы. Я лично позабочусь о том, чтобы ты не знала ни минуты покоя.

Ветер немного утих, и Сатин, убрав от лица ладонь, смогла наконец разглядеть силуэт Первого, который оказался значительно ближе, чем она думала, не более чем в двадцати шагах впереди. Подчиняясь внезапному порыву, она оглянулась и увидела, что Луна, восходящая над Бушующим Океаном, окрасилась в кроваво-красный цвет.

Это кровь в моих глазах, подумала она.

И в то же мгновение бросилась вперед.

Она не думала о том, как будет уклоняться от вражеского заклятья. Уклониться здесь было невозможно, она это знала. Но она видела перед собой существо, которое должно было умереть. Существо, благодаря своему покровителю считавшее себя всесильным и, похоже, забывшее о том, что в этом мире есть сила, совладать с которой не мог никто. Смерть. Смерть была ее должницей. Теперь настало время платить по счетам.

Пятнадцать шагов. Десять. Сатин отчетливо видела глаза мага, полузакрытые, подернутые мутноватой пленкой. На транс это не было похоже. Он как будто... Неужели заснул?!

Пять шагов. Сатин прыгнула, вытянувшись в струнку, беспрепятственно миновала оставшееся расстояние и, сомкнув руки на шее противника, повалила его на землю. Тот, наконец очнувшись, захрипел, ударил ее в грудь, но Сатин, не обращая внимания на его жалкое сопротивление, вгрызлась стальными челюстями ему в лицо, откусив разом кусок носа и часть верхней губы. Продолжая со всей силы сдавливать пальцами шею жертвы, она сделала еще один укус, потом еще один, пока не поняла, что поедает безжизненное тело.

С трудом проглотив добычу, Сатин выпрямилась, подняла голову к небу, невидящими глазами глядя на россыпь холодных звезд, в ужасе наблюдающих за этой сценой. А затем, до предела наполнив легкие воздухом, закричала.

В ее крике не было торжества, не было упоения заслуженной победой. Да, она достигла вершины. Весь мир лежал у ее ног. Но только теперь она окончательно осознала то, во что отказывалась верить с самого начала. Она ненавидела магов. Но она сама была волшебницей. Возможно, самой одаренной в этом мире волшебницей магии разума.

Рассвет она встретила на берегу, где-то вдалеке от города. Когда рассудок вернулся к ней, она обнаружила, что бредет по колено в воде, размазывая по щекам чужую засохшую кровь и собственные слезы. Впервые в жизни она плакала по-настоящему."

В этом месте заканчивается вторая часть рассказа. Осталась последняя, самая короткая, и я, как и обещала, пришлю вам ее в следующем письме. А заодно поделюсь с вами собственными впечатлениями от знакомства с этой девушкой, которых у меня уже накопилось вполне достаточно.

Сейчас я хочу сказать вам только одно. Пожалуйста, постарайтесь не рисковать больше своей жизнью сверх меры. Никто не обвинит вас в трусости, если вы останетесь за спинами своих слуг. Однако если с вами что-нибудь случится... Я не знаю, что с нами будет. Я даже не говорю о Королеве - хотя вы должны были видеть ее глаза, когда она рассказывала мне о вас. Я могу промолчать и о себе. Но я не могу не напомнить вам о той девочке, что живет в королевском саду. Я уверена, она очень ждет вас. Подумайте хотя бы о ней.

Да хранит вас Путеводная Звезда.

С.К."

* * *

Синди лежала в постели, отбросив в сторону тяжелое одеяло и с непередаваемой тоской слушая тихий перестук, доносящийся от закрытого окна и едва различимый на фоне ночного дождя. Занавески были задернуты, но она знала, что там, в темноте на мокром карнизе, сидит Мун и вот уже четверть часа терпеливо пытается привлечь к себе ее внимание. Она ждала его целую вечность - почти два месяца. Должно же было случиться так, чтобы он прилетел именно сегодня.

Собрав остатки сил, она перевернулась на бок, свесила с кровати одну ногу. И, полежав в такой позе еще минуту, поняла, что не сможет не то что написать хотя бы крошечную записку, но и просто дойти до окна.

- Прости меня, - прошептала она. - Я не смогу.

Стук сразу прекратился. Коршун улетел с пустыми лапами, а это значило, что Синди в очередной раз не справилась со своим заданием.

Она откинулась на подушку, подтянула к себе одеяло, укрывшись им до пояса. Каждое движение вызывало острую боль во всем теле, она чувствовала, что ее вот-вот стошнит. Никогда еще ей не было так плохо, как сегодня.

Все это было справедливым наказанием за обыкновенную несдержанность. Два дня назад, на приеме, устроенном Королевой по случаю прибытия послов из Трей-Лун, она случайно заметила на столе с угощениями необычный десерт: белоснежные шарики, уложенные в прозрачные чашки на тонкой ножке и посыпанные сверху шоколадной крошкой. В детстве родители не разрешали ей сладкого даже по праздникам, и устоять перед искушением было нелегко. Она попробовала один шарик, потом, несмотря на то, что он оказался очень холодным, решила, что оставлять начатую порцию будет нетактично, и в итоге не успокоилась, пока не скушала целых три порции, по три шарика в каждой.

Хуже всего было то, что она уже давно приучила дворцовых слуг не беспокоить ее без крайней на то необходимости, и в отсутствие Альбера никому даже не могло прийти в голову, что с ней что-то случилось. Лекарств от простуды она у себя не держала, поскольку никогда прежде не болела этой болезнью. Теперь она вполне могла умереть здесь, в одиночестве, и более глупой смерти представить было просто невозможно.

Промучившись в бессонной горячке несколько часов, Синди в какой-то момент закрыла глаза и сквозь пелену мрака увидела перед собой размытую белую фигурку. Фигурка медленно приближалась, черты ее лица становились все более отчетливыми, но Синди и без того знала, кого именно она видит.

"Простите меня, - мысленно повторила она. - Я снова подвела вас. Теперь вы меня прогоните, правда?"

Девушка молча положила руку ей на грудь.

"Я все исправлю, - шептала Синди. - Только не прогоняйте меня, пожалуйста. Вы же знаете, как я вас люблю. Отчего вы со мной так жестоки?"

Девушка печально улыбнулась и, наклонившись, поцеловала Синди в лоб. Ее губы были обжигающе холодными, и Синди почувствовала, как этот холод растекается по ее телу, как ее слезы превращаются в крошечные кристаллики льда. Она глубоко задышала, подсознательно пытаясь вытолкнуть из легких ледяной воздух, но тут же услышала знакомый мелодичный голос:

- Не бойся, это сейчас пройдет. Сейчас станет легче.

Синди с трудом приоткрыла глаза. Гостья не исчезла, однако наяву ее лицо, освещенное сбоку тусклым светом лампы, заметно изменилось, хотя и не стало от этого менее прекрасным.

- Ваше величество... - хрипло проговорила Синди. - Как вы здесь...

Она попыталась приподняться, но Королева мягко удержала ее и быстро накрыла одеялом до самого подбородка.

- Пожалуйста, не вставай, - сказала она с улыбкой. - Ты хотела спросить, как я узнала, что ты болеешь? Очень просто. Я еще позавчера заметила, как ты уплетаешь мое мороженое, а поскольку сегодня с самого утра тебя никто не видел... Неужели мама не предупреждала тебя, что вредно есть столько холодного?

Говоря это, она гладила девочку по щеке, и Синди, как ни хотелось ей скрыть свою слабость - в конце концов, ее должность никак не располагала к подобным нежностям, - совершенно растаяла. Ладонь Вианетте, такая тонкая, будто прозрачная, не была похожа на ладони ее матери, огрубевшие от домашней работы, и пробуждала в ней совсем иные воспоминания. Она боялась, что Королева прочтет ее мысли, но, понимая, что это неизбежно произойдет, не пыталась отстраниться.

- Удивительно, - после очень долгой паузы произнесла Вианетте. - Удивительно, что сейчас, глядя друг на друга, мы с тобой думаем об одном и том же человеке... Ты очень скучаешь по ней, не правда ли?

Синди немного помедлила, прежде чем ответить. Несмотря на то что жар быстро спадал, она все еще чувствовала себя не лучшим образом, но даже в таком состоянии она не могла не заметить в глазах Вианетте какую-то затаенную тревогу, едва заметное волнение от давно ожидаемого и по разным причинам постоянно откладываемого разговора. Интуиция подсказывала ей, что одно ее слово, один ответ на самый, казалось бы, безобидный вопрос может стать для нее определяющим - если не сейчас, то в ближайшем будущем.

- Я думаю, вы скучаете больше, - прошептала она.

- Это всего лишь означает, что у меня менее богатое воображение, чем у тебя.

- Но вы можете сделать так, чтобы она вернулась.

- Разумеется. Если захочу.

- А разве вы этого не хотите?

Королева убрала руку от лица Синди и посмотрела на нее с грустью.

- Похоже, общение с некоторыми из твоих новых друзей не прошло для тебя бесследно. Хочешь поговорить обо мне? Хорошо, я тебе отвечу... Видишь ли, когда двоих близких людей разлучает какая-то непреодолимая сила, их чувства друг к другу становятся только сильнее. Нет в мире более счастливого человека, чем солдат, получающий письмо от своей возлюбленной...

Синди потребовалась вся ее сила воли, чтобы не покраснеть.

- Нам всегда недостаточно того, что мы имеем, - продолжала Вианетте. - Однако в разлуке наши мечты становятся достижимыми. А о чем нам остается мечтать, когда мы наконец обретаем счастье? Эта война, столь же бессмысленная и ничтожная, как и сама ее причина... Конечно, я хотела бы, чтобы она как можно скорее закончилась. Хотела бы, чтобы в этой постели сейчас лежала настоящая хозяйка этой комнаты, чтобы я могла, как раньше, прийти и поцеловать ее перед сном. Но я не могу представить ее на твоем месте. Она уже никогда не станет прежней. Такой, какой я хочу ее видеть, она останется только в моем воображении.

- Она все еще любит вас, - сказала Синди. - Разве это не самое главное?

Вианетте вздохнула - так, как это делает человек, вынужденный объяснять очевидные вещи.

- Я расскажу тебе одну историю. Когда-то, много лет назад, в этом дворце жила девочка, такая же рассудительная и самоуверенная, как ты, и притом примерно твоего возраста. Случилось так, что она влюбилась в своего учителя музыки, юношу, который был намного старше ее. Это была не любовь с первого взгляда, нет. Девочка знала цену своим чувствам, она много думала, прежде чем решилась признаться в произошедшем даже самой себе. И только когда она поняла, что будет любить его до конца своих дней, - тогда она сказала об этом и ему. Она сказала, что ничего от него не требует, и что если его сердце несвободно, то она будет счастлива просто оттого, что он есть в ее жизни. Она говорила искренне, потому что сама верила в это. Но он ей не поверил. Он не сказал ей этого вслух, поскольку не хотел причинить ей боль, но ей достаточно было видеть его глаза. Она видела, что он относится к ней как к наивному ребенку, который слишком торопится повзрослеть. И все же она не позволила себе ни слова упрека - настолько сильно она его любила... А потом она встретила другого человека. Он дал ей то, чего не смог дать тот, первый. Вскоре она позабыла о своей первой любви...

- Я никогда не предам Литси, - быстро проговорила Синди.

Она не успела испугаться своих слов. Королева ласково улыбнулась и, нисколько не меняя интонации, заметила:

- Все будущие предатели так говорят. Ты уверена, что не изменишь своего мнения? Даже если поймешь, что твоя возлюбленная - последнее средоточие абсолютного зла, оставшееся в этом мире?

Синди сглотнула комок в горле.

- Абсолютного... зла? О чем вы?

Вианетте пригладила ее спутанные волосы, разметавшиеся по подушке, немного помолчала.

- Мы еще вернемся к этому разговору, - сказала она, вставая. - Я вижу, тебе уже значительно лучше, но сейчас ты должна немного поспать. Утром я пришлю к тебе настоящего доктора.

Она потушила лампу и уже направилась к двери, но Синди, только в эту минуту заметившая на книжном столике у кровати стакан с каким-то прозрачным бесцветным напитком, тихо окликнула ее:

- Ваше величество, это для меня? Лекарство?

Королева обернулась, посмотрела на столик.

- Для тебя. Но это не лекарство, а просто родниковая вода из нашего сада. Если хочешь - выпей, она обладает успокаивающими свойствами и поможет тебе заснуть. - Она снова улыбнулась. - Спокойной ночи, лепесток. Не буду желать тебе сладких снов. Я уверена, они у тебя всегда хорошие.

После того как дверь за ней закрылась, Синди еще несколько минут лежала на постели с открытыми глазами, сосредоточенно глядя в потолок. Сейчас ей оставалось только жалеть о том, что Мун не прилетел на несколько часов позже. Тело ее было полным сил, жар исчез без следа, и даже горло почти не болело. А главное - теперь ей действительно было о чем написать принцессе. С другой стороны, если бы коршун постучал в ее окно пять минут назад, последствия могли бы оказаться...

"Какими? Какими они могли бы оказаться? Что, собственно, случилось бы тогда? Неужели ты все еще думаешь, что она не догадалась, чем ты здесь занимаешься? Особенно после ее слов о письме. Она знала это с самого первого дня, не иначе. И ничего не сделала. Что она могла сделать? Задача ферье - оберегать госпожу от врагов. Но это не значит, что нужно искать врагов повсюду, даже там, где их нет и быть не может".

От волнения и избытка сил Синди совсем расхотелось спать, но, поскольку делать до рассвета было больше нечего, она отпила из оставленного Королевой стакана половину его содержимого и поудобнее устроилась под одеялом. Вода оказалась очень приятной на вкус и сразу заставила ее забыть о тревожных мыслях. Она стала думать о Лунной Волшебнице и ее дочерях, Аэрин и Илианте, таких разных, непохожих друг на друга. Может быть, и Миалли приносила им на ночь воду из этого родника? О чем они думали, когда засыпали? Уж конечно не о дворцовых интригах, не о том, о чем приходится думать ей. Они думали о чем-то действительно важном. О далеких звездах, что в тысячи раз ярче Солнца; о планетах, населенных невиданными формами жизни; о неслышимой музыке, наполняющей всю Вселенную...

Чудовищной силы удар грома разбудил ее. Открыв глаза, она увидела, что двери на балкон распахнуты настежь, снаружи идет проливной дождь, а холодный ветер, ворвавшийся в комнату, с веселой злостью гоняет по полу разлетевшиеся бумаги.

Ничего не понимая и ничему не удивляясь, Синди попробовала встать с постели, чтобы закрыть двери, но обнаружила, что руки и ноги почти не слушаются ее.

"Что это? - с каким-то неожиданным безразличием подумала она, тщетно пытаясь приподнять налившееся свинцовой тяжестью одеяло. - Что со мной?"

Затем она увидела, как двери медленно закрываются сами собой, а бумажные листы, подчиняясь чьей-то неведомой воле, один за другим летят на письменный стол, складываясь в ровные стопочки. Развешенные на стене рисунки, покосившиеся от ветра, приняли ровное положение; опрокинутая, треснувшая от удара ваза с увядшей белой розой, лежащая на подоконнике, плавно поднялась в воздух и встала на прежнее место, невредимая, без единой трещины. Через считанные секунды в комнате вновь воцарился привычный идеальный порядок.

Только тогда Синди догадалась повернуть голову вбок, к книжному столику, со стороны которого исходили лучи тусклого голубоватого сияния.

Над столиком, едва касаясь босыми ножками его поверхности, в воздухе парила маленькая девочка с синими крылышками, быстрое трепетание которых и служило источником этого волшебного света. Девочка не смотрела на Синди. Ее задумчивый взгляд был устремлен на полупустой стакан, который она держала в своей руке.

Внезапно вода в стакане задрожала, выплеснулась наружу облачком крупных серебристых капель. Девочка потрогала кончиком пальца одну упругую капельку, другую; закрыла глаза, медленно повела над облаком рукой. Некоторое время ничего не происходило, но затем в середине каждой капли появилась бледно-розовая искра, становясь с каждым мгновением все ярче и ярче. Эти искры вырвались из облака вверх, закружились в стремительном вихре и в конце концов соединились в одну ярко-алую каплю, которая, застыв на несколько секунд в неподвижности, даже не испарилась, а попросту исчезла, словно ее никогда и не было.

Маленькая волшебница открыла глаза, одним движением ладошки вернула остатки воды обратно в стакан и только тогда, повернувшись, впервые посмотрела на Синди.

- Зачем все это? - прошептала ферье. - Ты же видишь, я всем только мешаю. Я никому не нужна.

Она хотела заплакать, но не смогла. Нириэль опустилась на кровать рядом с ней, села на колени, сложив крылышки.

- Это неправда, - произнесла она своим тоненьким голоском. - Ты нужна моей маме. Ты нужна мне. - Она приложила к губам Синди краешек стакана. - Выпей это, пожалуйста.

Синди словно наяву увидела портрет Миалли, уменьшенная копия которого находилась в дворцовой галерее. Глядя в эти удивительные голубые глаза, олицетворение красоты эльфов, отказать было невозможно.

Она послушно разомкнула губы, допила содержимое стакана до дна и, заранее зная ответ, спросила:

- Почему ты называешь ее своей мамой?

- Без нее я никогда не появилась бы на свет, - сказала Нириэль. - Разве в вашем языке есть другое слово для такого человека?

Затем она поставила стакан на столик и легла на одеяло рядом с Синди, положив голову ей на грудь. Синди не почувствовала веса ее тела. Она совсем ничего не чувствовала.

- Я все равно умру, - проговорила она.

- Ты не умрешь, - тихо ответила Нириэль. - Любовь дала мне жизнь. Я не позволю умереть тому, кто живет ради любви.

Синди судорожно вздохнула, ощутив резкий прилив тепла в левой части груди. Что-то кольнуло ее в сердце, один раз, потом еще и еще, с каждым разом все сильнее. Она отчетливо поняла, что сейчас потеряет сознание, и в то же время ей совсем не было страшно. Она знала, что уже никогда не будет бояться смерти.

Почему-то ей совсем не хотелось думать о Литси в этот момент.

— 5 —

"16-й день месяца Нионеме 4567-го года по летоисчислению эльфов.

Дорогая Литси,

Простите, если я заставила вас волноваться в ту ночь на 54-й день Тауреме, когда вы не получили от меня очередного письма. Никакая причина не может считаться достаточно уважительной для того, чтобы заставлять вас ждать, но обстоятельства сложились так, что именно в тот вечер я сильно простудилась - настолько, что я ничуть не преувеличу, если скажу, что лишь своевременное вмешательство ее величества спасло меня от неминуемой смерти. К сожалению, с того времени мы с ней ни разу не виделись, поэтому я была бы очень вам признательна, если бы вы сочли возможным выразить ей мою благодарность. Своим поступком она заставила меня вспомнить о том, какое это огромное удовольствие - жить, когда так многое вокруг тебя, даже сама природа, изо всех сил противится этому.

Так или иначе, теперь я снова в вашем распоряжении - в большей степени, чем когда бы то ни было.

Возможно, три месяца назад я совершила ошибку, не передав вам всю биографию Сатин, хотя бы и в несколько сжатом виде, с помощью одного письма. Тогда я не предполагала, что мой рассказ затянется на столь продолжительный срок. Сегодня я постараюсь окончательно закрыть эту тему и для начала приведу вам содержание последнего оставшегося у меня документа, в котором все тот же загадочный осведомитель Хинча описывает события 4562-го года по летоисчислению эльфов. В этом документе, в отличие от остальных, присутствует короткое вступление от первого лица, из которого, кроме прочего, можно сделать вывод, что предыдущая встреча вашего слуги с автором всего этого повествования состоялась в 4560-м году, то есть, вероятно, еще до того, как вы появились в Каменной Цитадели. Если учесть, что Дэйл был тогда примерно на год или два старше меня сейчас, я не берусь даже предположить, насколько расширился круг его знакомств к настоящему моменту.

Однако я опять отвлекаюсь. Итак, начальница королевской охраны, заключение.

"...Прежде всего я позволю себе привести несколько фактов касательно интересующего вас общества, включая те, которые шесть лет назад могли показаться вам несущественными, но которые имеют непосредственное отношение к вашему последнему запросу.

Во-первых, следует обратить внимание на то, что, вопреки распространенному заблуждению, Призрачные Клинки никогда не возлагали на себя обязательств по выполнению каждого получаемого ими заказа. Более того, их отказ от той или иной сделки, как правило, носит безапелляционный характер, после чего никакие дополнительные выгоды или уступки со стороны работодателя не могут привести к пересмотру вынесенного Триумвиратом решения.

Ошибочным также является утверждение, что наемники Деззара никогда не принимали в свои ряды волшебников. Верно, они по-прежнему стараются придерживаться традиционного почерка, полагаясь только на холодное оружие и неповторимую боевую технику, позволяющую им при необходимости убивать противника голыми руками, одним прикосновением. Но известны случаи, когда исполнителями, или, как их принято называть, палачами становились маги-самоучки, бывшие ученики и ренегаты Ордена Порядка и даже перевербованные адепты Ордена Дракона. Другое дело, что при всей более чем тысячелетней истории клана подобные прецеденты можно пересчитать по пальцам, а свидетельства о последнем из вышеперечисленных случаев настолько сомнительны и недостоверны, что его и вовсе стоило бы отнести к разряду легенд.

Наконец, третье, самое главное. Фанатичная преданность уставу, свойственная адептам все того же Ордена Порядка, нерушимая дисциплина внутри Серебряной Мантии и прочих подобных ей организаций - все это не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит в Храме на горе Оберхолл. Человек, прошедший первую же предварительную процедуру инициации палача, не может оказаться предателем просто по определению. Все его мысли, в том числе и самые сокровенные, те, о которых он сам, возможно, не подозревает, - все они становятся достоянием клана, и единственное малейшее сомнение в его искренности неизбежно влечет за собой его смерть. Никто и никогда не пытался обойти эту преграду. По крайней мере, имен тех людей, что решили воспользоваться столь изощренным способом самоубийства, история не сохранила.

С учетом всего этого можно сказать, что события, происходившие в течение 3246-го года от основания Империи, были для Призрачных Клинков без преувеличения историческими.

В самом конце этого года клан получил очередной, за последние пятнадцать лет уже девятый по счету заказ на устранение правительницы Тарфаэста, Королевы Вианетте Ленелье. Нужно заметить, что первые два заказа Клинки добросовестно пытались выполнить. И в том, и в другом случае палачи, отправленные в Анданор с соблюдением всех возможных мер предосторожности, бесследно исчезли. Дважды выплатив громадные отступные, Триумвират вынужден был умерить свои амбиции, и следующие шесть заказов были категорически отклонены. Посредник, явившийся в Храм в 17-й день Лантали, также должен был уйти ни с чем - тем более что он, судя по всему, представлял того же нанимателя, что уже обращался к помощи Клинков примерно полтора года назад (достаточно сказать, что предложенный им гонорар был точно таким же, как и в прошлый раз, но с одним лишним нулем на конце). Однако именно здесь и произошло одно из тех самых, в высшей степени удивительных событий - клан принял заказ, причем добился удвоения и без того астрономической суммы, обязавшись выполнить работу в самый короткий срок, еще до наступления праздника Приходящего Года. Сорок дней на убийство дочери Лунной Волшебницы - кому-то такая задача могла показаться попросту смешной, но двое людей, которым она была поручена, - учитель Йоннес Ользен и его новая ученица, четырнадцатилетняя девушка по имени Сатин, - восприняли ее со всей серьезностью.

Главным фактором, столь радикально изменившим самооценку лидеров клана, разумеется, была Сатин. Мотивы, побудившие ее совершить путешествие с одного края Восточного Мира на другой, заставившие ее раз и навсегда отказаться от одиночества, пожертвовать своей свободой во имя совершенно чуждой ей идеи убийства за деньги, - эти мотивы так и остались неизвестными. Зато вся ее предыдущая биография, открывшаяся сразу после ее вступления в клан, наделала в Храме немало шума. Йоннесу, проводившему обряд посвящения, не составило труда догадаться, что в его руки попал настоящий алмаз-самородок. Оставалось только придать камню правильную огранку, осторожно отшлифовать все его немногочисленные недостатки, обратив их в достоинства, - получившийся бесценный бриллиант засиял бы ярче самых ярких звезд.

Теперь, когда останки тела Ользена, прошедшие через пищеводы хищных рыб, покоятся где-то на дне Северного Океана, его истинные намерения уже не являются тайной. Бывший элитный палач клана, настоящий знаток своего дела, он был представителем нового поколения, человеком, который одним из первых осознал необходимость перемен, ухода от старых традиций. Он изучал древнюю историю и искренне восхищался теми временами, когда слава Призрачных Клинков гремела по всему миру, когда эти два слова вызывали ужас не только в Фирдаре и Эризо, но и в самых отдаленных уголках Вирна и Калиндры. Он знал, что эти времена, как ни странно, ушли вместе со Второй Войной Хаоса, которая затронула Фирдар меньше всего, но лишила обитателей Храма Оберхолл извечной угрозы со стороны учеников Крылатого Меча и в конце концов повлекла за собой почти полное их вырождение. Стихийные волшебники не только восстановили, но и преумножили свои силы. Наемники этого сделать не смогли. Баланс был безвозвратно утерян.

Пришло время сделать основную ставку на магию, рассуждал Йоннес. Нужно привлекать в клан больше волшебников. Доказать целесообразность такого подхода можно было только одним способом. Палач-волшебник должен был выполнить такую работу, о которой другие его коллеги, лишенные магических навыков, могли только мечтать. Появление в Храме опытной серийной убийцы со скрытой склонностью к магии разума, многомиллионный контракт, цель которого за последние годы стала для членов Триумвирата предметом их самых страшных ночных кошмаров, - все это не могло быть простым стечением обстоятельств. Судьба ясно давала Ользену понять - сейчас или никогда.

Словно предвидя подобное развитие событий, Йоннес с самого начала решил сохранить в тайне наличие у своей ученицы волшебного дара. Он отдавал себе отчет в том, что первая же ее серьезная неудача может окончательно разрушить его далеко идущие планы. Однако способности Сатин превзошли все его ожидания. За первые пять месяцев 3246-го года она с присущим ей блеском выполнила четыре заказа, один сложнее другого, причем последний из них осуществила, находясь на третьем триместре беременности.

Даже сейчас трудно сказать определенно, какую роль в планах Ользена играл ребенок, и играл ли он какую-либо роль вообще. Во всяком случае, когда в конце осени, возвращаясь со своего последнего задания, Сатин принесла в Храм завернутый в окровавленные тряпки кричащий розовый комочек (роды, как выяснилось, она приняла у себя сама), Йоннес повел себя так, будто это событие его никак не касается. Сатин, впрочем, и не подумала требовать какого-то особого к себе отношения. Воспользовавшись тем обстоятельством, что вмешиваться в личную жизнь палачей, не имея на то веских оснований, избегал даже Триумвират, она стала заботиться о малыше (к слову, это был мальчик) в одиночку, посвятив ему все свое свободное время. Трудно поверить, но хладнокровная убийца оказалась самой нежной и любящей матерью, которую только можно было представить - так, по крайней мере, думали все окружающие.

Трагическая развязка меж тем приближалась неумолимо.

Человека, доставившего контракт от настойчивого, но по ряду причин пожелавшего остаться неизвестным заказчика, в лицо никто не видел. Ходили слухи, что это была невысокая девушка в черном плаще с капюшоном, судя по голосу - не старше пятнадцати лет. В этом еще не было ничего необычного. Неожиданности начались на следующий день, когда было объявлено, что заниматься этим заказом будет группа из трех бывших учеников Ользена, опытных, проверенных в деле наемников с многолетним стажем, но руководителем этой группы и непосредственным исполнителем убийства станет не кто иная, как Сатин, которая по меркам Призрачных Клинков, при всем своем незаурядном таланте, считалась зеленым юнцом.

Как бы то ни было, решения Триумвирата не подлежали обсуждению, и всего через трое суток, оставив сына на попечение врача клана, Сатин во главе своего отряда отправилась в Анданор.

В течение всего путешествия она, впрочем, вела себя крайне скромно, ничуть не настаивая на своей исключительной роли и передав лидерские полномочия старшему из троих ее спутников, двадцатилетнему воспитаннику Призрачных Клинков, уроженцу Деззара по имени Джесс Рэдли. Лучший из учеников Ользена, имеющий на своем счету несколько десятков успешно выполненных контрактов, Джесс оценил дипломатичность молодой и к тому же весьма симпатичной южанки, к которой, в отличие от большинства своих коллег, питал нескрываемое уважение. Зная по собственному опыту, как трудно в ситуации, когда от тебя ждут почти невозможного, оправдывать многочисленные заранее выданные авансы, он предоставил Сатин самой себе, не отвлекая ее по пустякам и позволив ей полностью сосредоточиться на предстоящем деле.

Лишь в самом конце пути, когда корабль, подгоняемый северо-западным ветром, уже подплывал к берегам Лазурного Королевства, Сатин устроила в своей каюте единственное короткое совещание, на котором изложила членам отряда суть составленного Ользеном плана. Обсуждение, с тем чтобы максимально приблизить обстановку к боевым условиям, велось на языке Тарфаэста, на котором Сатин, никого уже этим не удивляя, изъяснялась без малейшего акцента.

- Мы убьем ее в ночь между Нарт-Лейне и Нарт-Айне, - тихим, совершенно бесстрастным голосом говорила девушка. - Есть традиция, по которой в эту праздничную ночь она должна будет в полном одиночестве пройти через королевский сад на берег океана и совершить ежегодный ритуал слияния со Стихией Воды. Я буду ждать ее на берегу. Ваша основная задача - исключить разного рода неожиданности и свести риск к наименьшему возможному значению. После того как мы прибудем на место, у вас будет семь дней на то, чтобы проникнуть во дворец и уточнить предполагаемую позицию каждого из ее девяти телохранителей. Предварительный отчет - за три ночи до исполнения. Второй - за одну ночь. Последний сбор - непосредственно перед исполнением. Место сбора. - Сатин разложила на столе карту Анданора и его окрестностей и указала пальчиком на узкую бухту, находящуюся примерно в полутора дэйминн к северу от королевского дворца. - Здесь должен быть небольшой грот, - пояснила она, - попасть в который можно только по воде. Вам не придется его искать, я достану лодку и встречу каждого из вас на подходе. Знак провала - поднятый воротник. Вопросы?

Трое палачей долго молчали. Каждый из них не без оснований считал себя одним из лучших в своей специальности, а роль, отведенная им их бывшим учителем, была в какой-то степени даже оскорбительной. Напряжение снял Рэдли.

- Все это просто замечательно, - сказал он, - но ты уверена, что сможешь справиться с Королевой в одиночку? Я знаю, ты убивала адептов Ордена Дракона, но она стоит по меньшей мере десятерых им подобных. Кроме того, "в полном одиночестве" - это, по всей видимости, означает, что она будет в сопровождении своего волшебного леопарда? Как ты собираешься нейтрализовать эту угрозу?

Сатин пожала плечами.

- С Вианетте я справлюсь. А с кошками у меня всегда были теплые отношения.

Сказано это было настолько непринужденным тоном, что двое друзей Джесса негромко рассмеялись, и сам он тоже невольно улыбнулся. Определенно, эта девочка была лучшим приобретением клана за последние два-три столетия. Но не граничила ли эта ее самоуверенность с безрассудством? Ответственность, лежавшая на ее обманчиво хрупких плечах, была слишком высока. Каждого из троих палачей в случае неудачи ждала смерть - вполне приемлемый расклад для людей, которые привыкли рисковать одной лишь своей жизнью. А ей теперь нужно было думать не только о себе, но и о том крошечном существе, что ждало ее на другом берегу океана. Она через многое прошла, но готова ли она к последнему, самому сложному для любой женщины испытанию?

Первый сбор в назначенном месте, в ночь на 53-й день Лантали, прошел в обстановке умеренного оптимизма. Приготовления к празднику идут своим чередом. Ритуал состоится в обычное время. Королева в прекрасном расположении духа, два дня назад выезжала в город, где посетила недавно открытую ею больницу для детей из малоимущих семей. Раздавала детишкам сладости, пела с ними праздничные песни и даже, несмотря на все протесты докторов, катала их (детей) на ручном пони. Все ее телохранители на виду, передают ее с рук на руки согласно установленному распорядку. Утечка информации если и не исключена, то маловероятна.

Сатин внимательно выслушала все три доклада, покачала головой, когда Джесс предложил привезти ей теплую одежду (в гроте было сухо, но довольно холодно, костер почти не давал тепла, и Джесс, прежде не замечавший в себе особой чувствительности к слабому полу, вдруг поймал себя на жгучем желании угодить хоть какой-нибудь личной прихоти девушки), после чего, напомнив партнерам о дате и времени следующей встречи, первая уселась в лодку, ясно давая понять, что ночевать они втроем будут в другом месте.

Через две ночи случилось непредвиденное. Разбор донесений прошел примерно в том же ключе, но на этот раз Джесс, которого Сатин отвозила из пещеры последним, не выдержал и сказал прямо:

- Я не верю, что ты сможешь это сделать. У меня дурное предчувствие, а оно меня никогда не обманывало. Позволь мне пойти с тобой.

- Тебе не стоит видеть, как я буду ее убивать, - продолжая монотонно работать веслами, ответила Сатин. - Ты будешь плохо спать после этого.

- Оставь свои шутки. Я действительно хочу помочь. Я... - Джесс помедлил и, немного понизив голос, закончил: - Я не хочу, чтобы ты погибла.

Сатин, по инерции сделав еще несколько гребков, пристально посмотрела Рэдли в глаза. Затем, не говоря ни слова, развернула лодку и повела ее назад к гроту.

Джесс почувствовал, как у него холодеют пальцы.

- Это безумие, - хрипло произнес он. - У тебя двадцать часов до казни.

- На твоем месте я бы поберегла дыхание, - все тем же убийственно спокойным голосом отозвалась Сатин.

Бóльшую часть следующего дня Джесс провел внутри пещеры. Только утром, проснувшись и заметив, что Сатин куда-то исчезла, он вывел было лодку наружу, но тут же увидел, что девушка сидит, закрыв глаза, на узком уступе посреди отвесной скалы, возвышающейся над устьем грота. С минуту он молча смотрел на нее, но затем, так ничего и не сказав, вернулся назад.

Вечером он сам встретил своих друзей. Каждый раз, выплывая из грота, он поднимал голову вверх. Сатин, несмотря на то, что после заката пошел проливной дождь, находилась на прежнем месте и, казалось, превратилась в высеченное в скале изваяние.

Незадолго до полуночи, когда дождь давно прекратился, а трое молодых людей, покончив с поздним ужином, сидели у костра, снаружи послышался громкий всплеск. Через минуту Сатин вышла из воды, неторопливо, ничуть не смущаясь постороннего присутствия, переоделась в традиционную рабочую форму Призрачных Клинков - сплошной облегающий костюм из матово-черной непромокаемой ткани. Перед тем, как натянуть маску, коротко спросила:

- Новости?

Двое младших коллег Рэдли отрицательно покачали головами. Сам Джесс, еще до конца не решивший, как он будет объяснять Йоннесу свое поведение, на всякий случай сделал то же самое.

- Ждите меня здесь, - надев маску и мгновенно слившись с темнотой, сказала Сатин. - Я вернусь не позже чем через два часа.

Она не вернулась ни через два часа, ни через три. Палачи оставались на своих местах, время от времени проверяя оружие и прислушиваясь к тишине. Праздник в городе продолжался, издалека то и дело доносился рассыпчатый треск фейерверка. Минута бежала за минутой.

На исходе четвертого часа ожидания один из учеников Ользена тихо проговорил:

- Пора уходить.

Джесс молчал.

- Если они взяли ее, здесь опасно оставаться, - в свою очередь заметил другой палач.

- Вы можете идти, я дождусь ее один, - сказал Джесс. - Идите, нет смысла погибать всем вместе.

Наемники переглянулись.

- Подождем еще немного, - сказал первый.

Ждать пришлось почти до рассвета. Джесс, умевший с расстояния полусотни эминн различить писк маленькой мышки, не услышал ни единого звука; в какой-то момент он просто почувствовал, что в пещере стало немного темнее. Тогда он поднял глаза и увидел, что двое палачей, сидящие, в отличие от него, лицом к воде, смотрят в одну точку, находящуюся в десяти шагах за его спиной.

Джесс оглянулся.

Сатин стояла на самой кромке берега, спрятав руки за спину. Она не шевелилась и словно бы даже не дышала. Даже вода стекала с нее совершенно бесшумно. Черные зрачки ее глаз не отражали пламени костра и были в эту минуту похожи на маленькие частички самой ночи.

А потом она заговорила. Из-под маски ее голос был едва слышен, но Рэдли казалось, будто каждое ее слово вколачивается в его голову раскаленным гвоздем.

- Сегодня вечером из гавани Анданора отплывает корабль, - произнесла она. - Этот корабль доставит вас обратно на Деззар. Вы передадите Триумвирату мое послание. Вы скажете, что, пока я жива, ни один Призрачный Клинок не переступит границ Лазурного Королевства. А если это случится, я вернусь в Храм и утоплю его в крови.

Джесс отвернулся к огню. Все было ясно. Говорить больше было не о чем. Почти не о чем.

- Хорошо, я передам твои слова, - сказал он. - Но у меня к тебе один вопрос. Скажи, неужели тебе настолько безразлична судьба собственного сына?

- Дочери.

Джесс непроизвольно прикрыл глаза - боль стала почти нестерпимой.

- Дочери, - повторил голос из-за его спины. - У меня была девочка. Я задушила ее сразу, как только она открыла глазки и взглянула на этот прекрасный мир.

Трое наемных убийц сидели неподвижно, не глядя друг на друга. Через некоторое время Джесс понял, что чудовище исчезло, и рядом с ними никого нет. Он попытался вспомнить, почему он все еще жив и что он вообще здесь делает. Получилось далеко не сразу.

- Будь я проклят, - негромко произнес один из наемников.

Приговор трибунала, состоявшегося на следующий день после их возвращения на Деззар, был приведен в исполнение немедленно. Обезглавленное тело Йоннеса Ользена было сброшено в горный ручей, та же участь постигла и его трехмесячного сына-подкидыша.

Джесс Рэдли погиб через три недели, во время выполнения своего следующего задания. Двое других учеников Ользена, участвовавших в покушении, исчезли из Храма при невыясненных обстоятельствах. Загадочная девушка, доставившая контракт, на острове больше не появлялась.

В 16-й день Ардали 3247-го года Сатин стала начальницей личной охраны Королевы Ленелье."

По поводу всего вышесказанного я могу только добавить (хотя вы и сами, конечно, отметили про себя это странное совпадение), что неудачное покушение на Королеву состоялось всего через несколько часов после того, как по другую сторону Жемчужного Моря ее дочь стала победительницей Волшебных Игр, возможно, последних в истории Ордена Порядка. Интересно, что было бы, если бы Сатин тоже участвовала в тех Играх? Лично я думаю, что она не продержалась бы против вас и одной минуты. Впрочем, это лишь мое субъективное мнение.

В прошлом письме я обещала рассказать вам о том впечатлении, что произвело на меня знакомство с телохранительницей Вианетте. Уже тогда я многое могла бы вам рассказать. Но сейчас, вместо того чтобы тратить ваше время на монотонное перечисление различных деталей, полный перечень которых вы при желании могли бы получить от любого из придворных, я опишу вам один единственный случай, который произошел за мной ровно за неделю до моей болезни, вечером 44-го дня Таори. Сразу скажу, что это будет не более чем описание моей очередной неудачи, которое тем не менее может стать для вас красноречивой иллюстрацией тому, с кем именно вам придется иметь дело. А заодно прольет свет на некоторые подробности из жизни того, кого вы называете своим верным слугой.

Я еще не успела сказать вам, что Дэйл вернулся из Стиллата. Более того, он теперь живет не в городе, а в самом дворце, и не просто во дворце, а в той самой комнате, которая некоторое время до вашего отъезда принадлежала Адель. Думаю, мне не нужно напоминать вам, что эта комната находится в той же части дворца, что и моя, только двумя этажами ниже.

Признаюсь, поначалу я наивно ожидала, что он первым придет ко мне в гости. Не потому, что именно он должен был считать себя виноватым за тот эпизод четырехмесячной давности. Просто такой поступок вполне соответствовал общепринятым правилам человеческой морали. В конце концов, мы не враги друг другу. Кроме того, я младше, неопытнее. Если он догадался, что я всего лишь выполняла ваш приказ - в чем, с его точки зрения, была моя вина перед ним?

А потом, расспросив служанку, которая приходила к нему убираться, и узнав, что он находится во дворце уже без малого три недели, я поняла, что ставить в одно предложение словосочетания "человеческая мораль" и "Дэйл Хинч" не только легкомысленно, но и попросту нелепо.

Не скажу, что я продолжила целенаправленно следить за ним. Но вы не хуже меня знаете, какой замечательный вид открывается со смотровой площадки в южном крыле. Я почти каждый день, когда погода это позволяет, прихожу туда с книжкой. Почему бы и не захватить с собой маленькую подзорную трубу, в которой парадная лестница видна как на ладони?

Я заметила, что иногда, примерно раз в три-четыре дня, он уходит в город поздно вечером, а возвращается во дворец только перед рассветом. 44-й день Таори был как раз одним из таких дней. Я проводила Дэйла до самых городских ворот, для верности подождала еще полчаса, затем сходила в свою комнату за набором отмычек и спустилась к его двери. Дверь открыть не получилось - замок оказался очень хитрым, с несколькими уровнями защиты, чего, как вам должно быть известно, нет ни у одной двери в этой части дворца. Наверное, я смогла бы с ним справиться, но на это потребовалось бы немало времени, а я вовсе не хотела, чтобы кто-то застал меня за подобным занятием.

Я говорила вам, что с детства боюсь высоты? Одно дело - греться в бархатных лучах заката на балконе, удобно облокотившись на широкие перила, и совсем другое - карабкаться по узким, едва различимым в вечерних сумерках уступам вниз по отвесной стене, рискуя после одного неверного движения познать удовольствие свободного полета с высоты шести-семи десятков эминн. Но когда на свете есть человек, ради которого ты готов, если понадобится, наступить на хвост Дракону, все как-то само собой становится намного проще.

Что касается балконной двери, никаких других защитных приспособлений, кроме ручки, открывающей ее как снаружи, так и изнутри, на ней не было. Правда, я не очень этому обрадовалась - ведь если бы Дэйл прятал в своей комнате что-то действительно важное, то уж конечно уделил бы внимание и такой детали. Но отступать было уже поздно - я находилась внутри, и если поведение Дэйла можно было назвать некорректным только с точки зрения этики, то я была преступницей во всех смыслах этого слова.

Наверное, вы уже догадываетесь, что я ничего не нашла. Ни единого рукописного листочка, ни малейшего намека на тайник. Потайной шкафчик в стене, который мне показывала Адель, открывался простой шпилькой и также был совершенно пуст. Но я продолжала искать. Я никак не могла поверить, что человек с такими обширными связями, человек, вынужденный путешествовать по всему миру и помнить сотни имен, адресов и одним звездам известно, что еще, хранит все эти сведения в своей голове. Тайник должен быть, повторяла я. Просто тот, кто так хорошо умеет лазать по стенам, совсем не умеет искать.

В довершение всего я попробовала использовать прием, о котором прочла в одной старой книге. Я села в самом темном уголочке, затаила дыхание и попыталась слиться с этой комнатой в одно целое, проникнуть в ее душу, так, чтобы она сама открыла мне все свои секреты. Вы скажете, что от одиночества и безделья у меня окончательно помутился рассудок? Может быть, но только благодаря этому приему я отчетливо, как если бы это происходило с моим собственным телом, ощутила холодное прикосновение ключа, бесшумно входящего в замочную скважину.

Даже не знаю, сколько времени мне потребовалось на то, чтобы переместиться обратно на балкон и закрыть за собой дверь. Думаю, секунд пять или шесть, не больше. Может быть, в таком лихорадочно-возбужденном состоянии я даже успела бы незамеченной вернуться в свою комнату - тем же безумным способом, что и раньше. Но что-то подсказывало мне, что торопиться не нужно. Я чувствовала, что здесь сейчас произойдет нечто очень важное. То, что, возможно, с избытком окупит мои бесплодные поиски.

Через несколько минут дверь на балкон открылась, и инстинктивно я еще сильнее вжалась в стену, спрятавшись в тени за широкой створкой (пусть вас не удивляет слово "тень" - Луна в эту ночь сияла так, словно хотела затмить саму Путеводную Звезду). Но на самом деле я почему-то совсем не боялась, что он меня обнаружит. Это было такое странное чувство, будто все происходит не со мной, будто я стою на ярмарочной площади в Нордене и наблюдаю за каким-то причудливым спектаклем с кукольными актерами, еще не зная, кому отдать предпочтение.

Поймав себя на этой мысли, я выглянула из укрытия. Дэйл стоял ровно в трех шагах от меня, на самом краю балкона, и, чуть перегнувшись через перила, смотрел вниз. Я знала, куда он смотрит. И, скажу вам честно, многое отдала бы за то, чтобы кто-нибудь раз и навсегда запретил ему смотреть в эту сторону.

А потом я услышала осторожный стук во входную дверь. И не простой, а условный - два удара, затем три, затем еще один.

К счастью, Дэйл обернулся не сразу, и я успела отпрянуть в тень. Я вся обратилась в слух, осознавая, что, если я пропущу хоть слово из предстоящего разговора, мне нельзя будет выйти и сказать: "Пожалуйста, повторите, я не расслышала". Простите меня за эти лишние подробности. Я только хочу, чтобы вы поняли, насколько вся эта ситуация была для меня непривычной. Сейчас я пишу об этом без особого волнения, но тогда, на балконе, я не могла сдержать дрожь в коленях. Не оттого, что Хинч, заметь он мое присутствие, мог без зазрения совести сбросить меня вниз и инсценировать несчастный случай. А оттого что вы в результате моей ошибки не узнали бы того, что должны узнать.

Сам разговор - если то, что услышала, вообще подходит под это определение, - получился очень коротким. Дэйл вернулся в комнату, я слышала, как он открыл дверь. Затем, почти сразу, дверь закрылась, и после небольшой паузы до меня донесся его негромкий голос:

- Ваша пунктуальность сравнима только с вашим же легкомыслием. Вы понимаете, что будет, если нас увидят вместе?

Снова пауза, значительно более долгая, в течение которой я почти перестала дышать.

- Если вы думаете, - продолжал Хинч, - что ваше положение позволит вам играть со мной в подобные... игры...

Последнее слово он произнес с заметным усилием. Я отчетливо различила легкое шуршание одежды, а затем - звук, который ни с чем нельзя было спутать. Звук долгого, наполненного истинной страстью поцелуя.

И вот тогда я испугалась по-настоящему. Я вспомнила лицо Королевы - утром, за открытым завтраком, она казалась необычайно взволнованной и, едва притронувшись к своему обычному стаканчику апельсинового сока, извинилась и ушла в свои покои, после чего в течение всего дня ее никто не видел.

Даже сейчас я не понимаю, как мне удалось так быстро и бесшумно вскарабкаться вверх по стене. Наверное, со стороны это выглядело весьма необычно. Я допустила только одну маленькую оплошность. Уже взбираясь на свой балкон, я слишком сильно надавила животом на перила, а в комнате, поправляя платье, заметила, что на талии не хватает одной пуговицы.

Поверьте, я без колебаний сожгла бы это платье в камине, если бы не знала, что семь лет назад его носили вы. И эти пуговицы - из кристально чистого синего стекла, с рисунком в виде гребня океанской волны, - может быть, вы сами пришивали их в тех редких случаях, когда они имели несчастье оторваться от вашего наряда?

Конечно, я не могла его сжечь. Я только спрятала его поглубже в шкаф и, переодевшись в свое собственное платье, села на кровати. Я сидела в темноте, стараясь собраться с мыслями и в то же время ясно представляя, что происходит там, внизу. Я вспоминала тот злополучный день в начале весны, пыталась провести логическую цепочку между тем, что произошло на площадке для игры в "Восемнадцать", и тем, что я увидела пять минут назад. А потом я вдруг подумала - что же я такого увидела? Да, я слышала голос Дэйла. Слышала необыкновенную почтительность в его словах, которую не могла скрыть даже показная ирония. Но я не могла заглянуть в комнату, чтобы увидеть лицо его гостьи, не рискуя тем, что она увидит меня. Проще говоря, я ничего не видела. О чем же я буду писать вам?

Доказательства. Доказательства. Это слово я повторяла, беря в руки первую попавшуюся книгу, выходя за дверь и спускаясь по лестнице. Я запретила себе даже думать о том, что где-то здесь, рядом с Королевой, непременно должна находиться ее тень. Встретиться с Сатин лицом к лицу, ночью, в пустынном коридоре - этого я не пожелала бы и заклятому врагу. Но я должна была, чего бы мне это ни стоило, увидеть ее хозяйку своими глазами.

Я прошла один лестничный виток, второй, затем, не глядя по сторонам и изо всех сил борясь с желанием ускорить шаг, спустилась еще на один этаж. На лестнице никого не было, и это, как ни странно, пугало меня больше всего. Я присела на ступеньку, каждое мгновение ожидая увидеть перед собой проблеск лазурного плаща. Даже не верится, что я могла быть настолько глупой.

Я просидела так не меньше получаса. Я не люблю громких слов, но это были самые долгие полчаса в моей жизни. Потом я услышала сверху приглушенный хлопок двери. Я встала и, прижав к груди книгу, медленно пошла вверх.

Все придворные знают, что я довольно часто задерживаюсь в библиотеке до самой ночи. Косвенное алиби - это ведь называется именно так? - у меня было. Я понимала, что этого недостаточно, что Вианетте способна понять правду, бросив на меня один только мимолетный взгляд. Мне нужно было очень постараться, чтобы принять самый естественный вид.

Думаю, вы уже догадались, кого я увидела. Я это поняла лишь за секунду до того, как она вышла из-за поворота лестницы. Никто во дворце, даже сама Королева, не умеет ходить так бесшумно. Ее длинный плащ спускался почти до самых ступеней, и мне казалось, что она не идет, а просто плывет по воздуху.

Самое удивительное, что я даже не особенно растерялась. Я тихо сказала "здравствуйте" и, опустив голову, прошла мимо. Но едва я успела подумать, что самое страшное уже позади, как услышала ее голос:

- Госпожа Кэрлайн.

Я обернулась. Сатин смотрела на меня снизу вверх. В ее взгляде, так же как и в ее голосе, не было ничего необычного. Но ее улыбка... Я не знаю, как описать ее словами. Пожалуй, такую улыбку я могла увидеть только у человека, убившего девяносто девять зеленоглазых девушек и больше всего на свете обожающего круглые числа.

- Неразумно выбрасывать платье, - сказала она, - после потери одной единственной пуговицы. Вы не находите?

Только тогда я заметила, что она протягивает мне руку, а на ее ладони, затянутой в черную перчатку, лежит маленький синий кружочек.

Я убежала. Убежала, самым глупым и позорным образом. Я знаю, что подобное малодушие ничем нельзя оправдать, что в Каменной Цитадели, услышав эту историю, меня в лучшем случае отправили бы домой, играть в куклы. Но я рассказала вам все это не для того, чтобы просить для себя незаслуженного снисхождения.

Вот уже почти пять месяцев, как я пишу вам эти письма. Триста двадцать семь дней, как вас нет в Анданоре. Я перестала понимать, что здесь происходит. Я словно переступила какую-то невидимую черту, из-за которой привычный мне мир видится совсем другим. Белое в нем становится черным, а черное - темнее самой темноты. Я не сомневаюсь, что в тот день, когда вы вернетесь, все снова встанет на свои места.

Пожалуйста, возвращайтесь поскорее.

С.К."

* * *

24-й день месяца Нионеме 4567-го года. Этот день кое-что значил для Вианетте. Именно в этот день, ровно двадцать лет назад, она повстречала на своем пути человека, который подарил ей то, что должно было стать причиной ее смерти. Так случилось, что его настоящее имя она узнала совсем недавно, когда его подарок не только научился передвигать ножками, говорить и думать, но и все чаще стал воплощать свои противоречивые мысли в столь же противоречивые поступки. Человека звали Даэлиан, а имя девочки, которую он ей подарил, уже сейчас знала едва ли не половина всего Восточного Мира.

Она не любила вспоминать прошлое. Она всегда считала, что жизнь - по крайней мере, в одном из основных ее проявлений, - заканчивается в ту самую минуту, когда прошлое становится важнее настоящего. Но теперь эта мысль уже не пугала ее так, как раньше. В отличие от других подобных ей людей, которые, оказавшись на пике своего могущества, больше всего боятся потерять то, чего достигли, она, взойдя на эту заоблачную вершину, стала бояться только одного: что ей не хватит смелости шагнуть вниз, когда для этого наступит самый подходящий момент.

Совпадение, воля случая, знак судьбы - это можно было называть как угодно, но именно сегодня утром она впервые за много месяцев проснулась в прекрасном настроении, окончательно осознав, что бояться ей больше нечего. И только потом, по-детски протирая глаза от долгого четырехчасового сна, вспомнила, что для нее значит этот день.

Время до вечера пролетело незаметно. Первый шаг был сделан, но это, если придерживаться все той же аналогии, был даже не шаг, а только подготовка к нему. Глубокий вдох человека, смирившегося с неизбежностью. В своем воображаемом мире она могла, подобно Лунной Волшебнице, просто развести руки и прыгнуть вниз. Здесь, в серой реальности, пройдет много дней, прежде чем она сможет спокойно исчезнуть. Впрочем, для начала ей еще нужно пережить эту ночь.

- Он здесь.

Прикосновение чужого разума было мягким, невесомым, словно на висок упала маленькая пушинка. О магическом потенциале первой телохранительницы Королевы знали многие, но только сама Вианетте могла судить о том, насколько безграничным он был в действительности.

- Хорошо, - ответила она. - Впусти его.

- Он опасен. - В голосе Сатин слышалась заметная тревога. - У него злые намерения. Я войду с ним.

- Нет.

Пауза. Вианетте почувствовала легкий болевой укол, который все же не шел ни в какое сравнение с теми муками, что испытывали другие, менее искушенные волшебники, пытающиеся противостоять магии Детей Звезд.

- Любимая, пожалуйста...

Вианетте оборвала мысленную связь. Не то чтобы она была огорчена поведением Сатин и намеревалась таким образом наказать ее за недавние шалости. Напротив, она, как никто другой, понимала девочку. И потому еще больше хотела позаботиться о ее будущем. А для этого никак нельзя было допустить, чтобы Сатин находилась рядом в ближайшие десять минут.

Закончив расчесывать волосы, она отложила гребень в сторону и напоследок особенно придирчиво посмотрела в зеркало, как делала это в таких случаях уже много сотен раз. Здесь, в этом небольшом уютном будуаре, выполнявшем одновременно роль и спальни, и рабочего кабинета, решались вопросы исключительно государственного значения, и ни один человек, впервые переступавший порог этой комнаты, не уходил отсюда прежним. Умение создать подходящую обстановку, сделать так, чтобы любой, даже наиболее тягостный разговор не оставил у собеседника и намека на неприятный осадок, Королева ценила ничуть не меньше самой острой политической проницательности. Правда, сегодня даже это умение, не раз спасавшее жизнь десяткам тысяч ее подданных, было совершенно бесполезным.

Дверь за ее спиной открылась и снова закрылась. В комнате, и без того погруженной в полумрак, освещенной лишь двумя лампами по бокам от зеркала, стало еще темнее.

Вианетте поправила полупрозрачный кружевной пеньюар, соскользнувший с ее плеча, затем, не оборачиваясь, перевела взгляд выше.

- Все исполнено, - произнесла она, положив руку на изящную плоскую шкатулку, стоящую на столике. - Каковы будут дальнейшие приказания?

Лицо человека, стоявшего позади нее, даже не дрогнуло. Чувство юмора ему явно было не свойственно.

- Может быть, вы хотите проверить? - улыбнулась Вианетте. - Понимаю. Мне самой безумно интересно, что она с вами сделает, если вы потерпите неудачу. Заставит ваше сердце остановиться? Это возможно, как вы думаете?

- Я проверю, но не сейчас, - тихо сказал Айвен.

- Как угодно. Но зачем же вы тогда пришли? Не забывайте, это вы искали встречи, а не я.

- Сударыня, оставьте этот тон для своих слуг. Если вам нечего больше мне сказать, я немедленно вас покину.

Вианетте побледнела. Никто и никогда не называл ее так; она просто забыла, что такое обращение вообще существует.

"Мне даже не нужно ничего говорить, - подумала она. - Нужно только захотеть. Я не успею и оглянуться, как Сатин будет стирать со своего зазубренного ножа кусочки его печени. А что потом? Двадцать лет страха, унижения, угрызений совести - и все напрасно?"

- Я проиграла, не так ли? - мягко произнесла она вслух. - Хорошо, я скажу вам то, что вы так хотите услышать. Вы, конечно, считаете, что выбрали верную сторону. Я не стану вас разубеждать, это, в конце концов, дело вкуса. Но вы так и не уяснили себе одной очевидной вещи. В этой войне выживших не будет. И она это знает. Не надейтесь, что она вспомнит о вас, когда пламя Драконицы начнет пожирать ее изнутри. Она обречена. Она погибла в тот самый момент, когда посмела прикоснуться своими грязными руками к моей дочери. И вы, мой дорогой рыцарь, разделите ее судьбу. Возможно, я не всегда так ясно вижу будущее, как думают некоторые из моих подданных, но в вашем случае я не боюсь ошибиться. Вам не удастся сбежать, вы останетесь здесь, под светом наших рассыпающихся звезд. Вот все, что я хотела вам сказать. Полагаю, теперь вы удовлетворены?

Айвен подошел к ней вплотную.

- Признаюсь, я ожидал немного большего. Значит, вы не будете просить меня о том, чтобы я убедил Литси освободить из Источника Стихии Огня вашего бывшего возлюбленного?

Его ледяные руки легли на ее обнаженную шею. Вианетте не удержалась, вздрогнула. Она вспомнила Мелоди, совсем еще юную, доверчивую, искренне увлеченную своими идеалами. Где теперь ее мечты?

- Литси... - медленно повторила она, глядя в глаза убийце. - К тому времени, когда это станет возможно, она возненавидит вас сильнее, чем еще вчера ненавидела я. Уходите, Хэйс. Вы мне более не интересны.

Айвен отошел назад, еще раз мельком взглянул на шкатулку и, чуть поклонившись, ответил:

- К сожалению, я не могу сказать вам того же, Королева. Вы были лучшим врагом, какого я только мог пожелать. Обещаю, что всегда буду вспоминать о вас с теплотой в сердце.

Через минуту после того, как он ушел, дверь снова открылась, и в комнату бесшумной тенью скользнула Сатин. Приблизившись, она опустилась на пол и положила голову на колени хозяйке.

- Какая часть его тела доставит тебе наибольшее наслаждение? - тихонько спросила она.

Вианетте грустно улыбнулась.

- Забудь о нем. От него теперь будет не больше вреда, чем пользы. Давай лучше подумаем, как нам быть с нашей главной неприятностью.

— 6 —

"19-й день месяца Даиуреме 4567-го года по летоисчислению эльфов.

Дорогая Литси,

Вот и сбылась моя маленькая мечта. За моим окном лежит тоненький слой снега, и я снова чувствую себя почти как дома. В прошлом письме я позволила себе проявить слабость, жалуясь вам на свою жизнь. Я была не права, простите. Наверное, если бы тогда, на пристани, год назад, кто-нибудь сказал мне, насколько затянется мое одиночество, я без колебаний бросилась бы в воду и поплыла бы вслед за вами. Но сейчас я должна благодарить судьбу за то, что она день за днем продолжает подвергать мои чувства новым испытаниям. И я действительно благодарна ей за это.

Кроме того, это ведь не я каждое утро просыпаюсь где-то посреди океана, на чужом корабле, с мыслью о том, что на горизонте в любой момент может показаться эскадра под черным флагом с красным крестом. Не я несу ответственность за приказы, от которых зависит, смогут ли еще несколько тысяч солдат когда-нибудь увидеть свои семьи. Не мне надлежит улыбаться парламентерам из враждебной страны, каждый из которых в глубине души мечтает всадить нож в мое сердце. В моей жизни все проще, а события, ее наполняющие, столь незначительны, что мне все больше становится жаль вашего волшебного вестника, вынужденного, пусть даже раз в месяц, летать ради такой мелочи за два моря.

Вот, например. Вы знаете, что я теперь живу не одна, а с соседкой? Не удивляйтесь раньше времени, моя соседка - это всего-навсего маленькая птичка, синехвостка. В Стиллате я таких не видела, но, судя по описанию в энциклопедии, она называется именно так. Она прилетела ко мне в конце прошлого месяца, еще до того, как выпал снег, и с тех пор живет в моей комнате почти неотлучно. Только по ночам она куда-то улетает - наверное, у нее гнездо где-нибудь в нашем саду, - но днем всегда возвращается снова. Я повесила для нее жердочку над подоконником (между прочим, Мун сейчас чуть не сломал ее, нужно будет сделать что-нибудь покрепче). Я даже дала ей имя - думаю, вы догадываетесь, какое. Может быть, это не очень правильно - называть птицу именем любимого человека, но вы не представляете, какое это для меня удовольствие - произносить ваше имя вслух. А главное - теперь я могу играть на флейте не только для самой себя, но и для моей маленькой Литси. Ей, как ни странно, это очень нравится, вы можете мне не верить, но она уже понемногу пытается подпевать мне в ответ. Если дело так пойдет и дальше, то, когда вы вернетесь, мы вдвоем обязательно дадим вам настоящий живой концерт.

Мне удалось поднять вам настроение? Если да, то самое время перейти ко второй, несколько более серьезной новости.

Утром 6-го дня Даэри я возвращалась в свою комнату после очередной бессонной ночи в библиотеке. Еще по дороге я заметила, что во дворце царит необычайное оживление, какого здесь не бывает даже во время приезда самых важных гостей. В любой другой ситуации я обязательно постаралась бы узнать, что происходит, но тогда, если честно, я думала только об одном - как поскорее добраться до постели и проспать беспробудным сном до самого вечера. Я совсем забыла, что мне даже не нужно искать неприятностей - в последнее время они, как правило, находят меня сами.

Дверь в мою комнату была открыта, отчего спать мне как-то сразу расхотелось. Только трое людей могли оставить эту дверь открытой, но весть о вашем возвращении я ни за что бы не пропустила, для визита Королевы время было слишком раннее, а для Дэйла - слишком позднее. В комнате находился кто-то другой, и я почему-то сразу подумала, что это и есть тот человек, чье появление вызвало во дворце столько шума.

Я подошла поближе, и осторожно заглянув внутрь, поняла, что если и ошиблась, то ненамного. Дело в том, что гостей оказалось двое. Первого из них, стройного, невысокого молодого человека в парадном мундире, с длинными светлыми волосами до плеч, узнать было легче всего, даже несмотря на то, что он стоял ко мне спиной. Вторую, девочку лет шести, которую он держал на руках, я тоже узнала без труда, поскольку очень много о ней слышала.

- А это кто? - тихо спрашивал ее мой первый гость, стоя у стены, где выставлены ваши рисунки, рядом с большим портретом, изображающим Королеву вместе с ее сыном, принцем Элонде. - Кто это, милая, скажи?

Девочка с самым несчастным видом хлопала глазками, готовая в любую секунду расплакаться. Знаю, с моей стороны жестоко так говорить. Кто, кроме ее родителей, виноват в этой болезни, из-за которой она не умеет ходить и почти ничего не говорит? Как можно было допустить столь противоестественную связь? Признаюсь, поначалу я не очень понимала причину вашей неприязни к этой семье. Я никогда не думала, что она вызвана решением Королевы принять эту девочку, бедную маленькую куклу, так не похожую на отца, как свою возможную наследницу. Как и в случае с Сатин, мне просто нужно было увидеть ее своими глазами. Увидеть мучения на ее очаровательном личике в тот момент, когда она будет пытаться произнести всего одно короткое слово.

- Пап-па, - наконец прошептала она.

Эарен перехватил ее за плечи, прижал к себе, поглаживая ее по головке. Я встретилась с ней взглядом и впервые увидела то самое, неповторимое сияние бирюзы в ее глазах.

Прятаться дальше было бессмысленно, поэтому я переступила через порог и негромко сказала:

- Доброе утро, ваше высочество.

Принц обернулся. Это было непростое испытание для меня, но я его выдержала. Он очень красив, не спорю. Половина девочек из моего приюта влюбилась бы в него с первого взгляда. Второй половине хватило бы для этого еще нескольких секунд общения с ним. И уж конечно все они постарались бы произвести на него впечатление, пытаясь изобразить самый изящный реверанс, на который они только способны. Но для меня он был всего лишь вашим братом. То есть человеком, который не имел надо мной никакой власти, но который, тем не менее, позволил себе без спросу войти в мою комнату.

Поэтому я ограничилась простым кивком.

- Доброе утро, - улыбнулся Эарен, словно и не замечая моего вызывающего поведения. - Вы, очевидно, и есть Синди? Простите, что мы без приглашения. У меня, к сожалению, не так много свободного времени, а моя дочь очень хотела взглянуть на эти рисунки.

Хотела, как же, подумала я. Но вслух, конечно, ничего не сказала.

- Я вижу, представляться мне не нужно, - продолжал Эарен. Он снова подхватил девочку под коленки, развернув ее лицом ко мне. - В таком случае позвольте мне познакомить вас с моей дочерью. Ее зовут Лаури. Она некоторое время поживет здесь, во дворце, и я очень надеюсь, что вы с ней подружитесь. Лаури, пожалуйста, поздоровайся с Синди.

Принцесса посмотрела на меня и тут же отвернулась, уткнувшись в грудь отцу. Эарен немного помолчал и, чуть понизив голос, добавил:

- Не обижайтесь на нее. Она всю свою жизнь провела на Нимбосе и еще не пришла в себя после долгого путешествия. Со временем, думаю...

Но в этот момент Лаури снова оглянулась на меня и, протянув ко мне ручку, с усилием проговорила:

- Син... С-син...

Что мне оставалось делать? Я все понимаю, у дворцовой жизни свои особенности, о которых нельзя забывать ни на секунду. Политические интриги, заговоры, баланс сил... Все это можно понять. Но и самая мелкая разменная фигура иногда должна вспоминать о том, что когда-то она была человеком.

Я подошла к принцессе и слегка пожала кончики ее пальцев.

Эарен изумленно смотрел на меня. Наверное, он тоже не ожидал от меня подобного поступка. Он уже хотел что-то сказать, но тут со стороны двери послышался молодой женский голос:

- Ее величество готова принять вас, мой принц.

У вас бывают такие моменты, когда тело вдруг перестает подчиняться разуму, когда вам хочется убежать, спрятаться, но вы не можете заставить себя даже пошевелиться? У меня - бывают. И это был один из них.

- Что я вам говорил? - усмехнулся Эарен, поспешно (пожалуй, даже чересчур поспешно) направляясь к выходу. - Даже дома ни минуты покоя. Впрочем, мы, вероятно, еще вернемся.

- Моя комната в распоряжении вашего высочества, - сказала я.

Эарен остановился на пороге.

- В самом деле? Тогда вы не станете возражать, если моя слуга останется здесь ненадолго? Она большая поклонница Литси и не пропускает ни единого случая насладиться талантом моей сестры.

Я выдавила из себя еще что-то насчет того, что буду рада оказать такую любезность, и Эарен, кивнув, вышел за дверь. Уже из коридора донесся удаляющийся голос Лаури:

- Син-ди...

А затем в мою комнату вошла девушка, которую принц Элонде назвал своей слугой.

Здесь я должна ненадолго прерваться. Я, правда, не уверена, есть ли смысл в этом лирическом отступлении, поскольку у вас и без меня было немало времени и возможностей познакомиться с этими существами. Лично я перевернула библиотеку вверх дном, чтобы найти хоть сколько-нибудь достоверные сведения о них. Кто их создал, сколько их было всего, кому пришла в голову странная мысль назвать их гибридами. Последний вопрос меня особенно интересовал - я ведь тоже, как и все, считала, что в них есть что-то от Сияющих. Однако с эльфами их, похоже, связывают только две вещи - очень долгая жизнь и сверхчеловеческие способности, уравновешиваемые, впрочем, полным отсутствием магического потенциала.

Не скажу, что я потратила время зря. Но и похвастаться тоже особенно нечем. Несколько отрывочных упоминаний, с десяток историй, больше похожих на сказки: вот и весь результат. Одно можно сказать точно - первый гибрид (если позволите, я буду называть их так; определение "искусственный человек" слишком длинно) был сотворен руками Аэрин. С какой целью - не знаю. Что с ним стало после того, как его создательница покинула Тарфаэст, - не знаю. Трое гибридов мужского пола (возможно, включая первого) участвовали в войне против Эвермона в тот короткий промежуток времени, когда Лазурное Королевство являлось союзником Стиллата. Еще двое, юноша и девушка, служили вашей прапрапрабабушке, Хозяйке Трех Морей, Эльзе Флериа.

С именем последней и связан мой рассказ. Я почти не сомневаюсь, что вы знаете эту легенду. Даже если она не была вам известна до того, как вы стали Стражницей Каменной Цитадели, то вы не могли не узнать ее после. Но на всякий случай я перескажу вам ее в том виде, в каком она хранится здесь, в королевской библиотеке Анданора. Я не исключаю, что в этой версии значительно больше того, что мы называем правдой.

Тринадцать Самоубийц - такое название получил этот поход. Тринадцать человек, бросивших вызов всем неисчислимым ужасам Западного Мира... Их должно было быть двенадцать - по пять пар волшебников из Каменной Цитадели, Шиан-Дора, Шан-Кари, Амари и Трей-Лун, а также двое наемников с острова Деззар, - но когда юная Королева Флериа узнала о том, какую награду правитель Фирдара пообещал за возвращение своей династической реликвии, легендарного Кристального Скипетра Эризо, то немедленно отправила в Эвельнор и своих верных слуг, вдвоем стоивших целой армии... Их должно было стать четырнадцать - но один из адептов Ордена Порядка тяжело заболел во время дальнего плавания и вынужден был вернуться в Восточный Мир, оставив своего друга, Стража Знака Феникса, выполнять задание Главы Ордена в одиночестве.

Осенью 4422-го года на пустынную землю Мендриша ступили тринадцать человек. Матросы, доставившие их на берег, - а капитан, словно в насмешку, приказал использовать для этой цели одну единственную шлюпку, - рассказывали впоследствии, что ненависть, окутывающую их маленькое суденышко, можно было черпать руками. Однако условия короля, на старости лет несколько растерявшего здравость рассудка, были жесткими: на то, чтобы проникнуть в разрушенную столицу Эризо, находившуюся почти в сотне дэйминн в глубине материка, и обыскать дворцовую сокровищницу, участники похода имели ровно три месяца. На это время они должны были забыть о многовековой вражде и лишь по возвращении в Фирдар - в том случае, если бы миссия закончилась успешно, - перед лицом короля решить, кому достанется обещанная награда. Никто не знал, в чем заключалось это последнее испытание, которое приготовил для них король. Само название похода красноречиво говорило о том, что никакие дополнительные испытания им уже не понадобятся.

Так в итоге и случилось. Когда спустя ровно три месяца, день в день, тот же самый корабль вновь подошел к берегу Мендриша, капитан увидел в подзорную трубу лишь одного человека: Стража Каменной Цитадели, неподвижно сидящего на вершине каменистого холма. Неподалеку от него, впрочем, находилось и еще одно существо, но узнать человека в этой изломанной фигуре, с диким воем ползающей на четвереньках по кромке берега, было крайне непросто.

Выглядело это существо так, будто его с ног до головы облили кислотой, после чего несколько раз пропустили через какие-то гигантские жернова. В его теле, казалось, не было ни одной целой кости; лицо отсутствовало как таковое; на месте глаз горели черным светом два неправильной формы овала. В ответ на вопрос капитана, откуда взялось это чудовище и почему на его обугленной коже видны лохмотья, отдаленно напоминающие человеческую одежду, Страж назвал имя одной из двух девушек-волшебниц, прибывших из королевства Амари. Ни на какие другие вопросы он отвечать не стал, и за все время путешествия в Эвельнор не произнес больше ни единого слова.

Существо пришлось взять с собой, хотя подавляющее большинство членов команды было против этого. Долгие споры, едва не окончившиеся бунтом, затянулись на несколько часов, и корабль отошел от берега уже в сумерках.

Только тогда Западный Мир, и при свете дня не производивший впечатления самого гостеприимного места на планете, явил свое истинное лицо. Из глубины материка донесся леденящий вой, похожий на те звуки, что издавала бывшая волшебница, но в тысячу раз громче, корабль в считанные минуты окутала кромешная темнота, и воздухе замелькали безмолвные серые тени, предвестники неотвратимой гибели. Весь экипаж, от капитана до самого младшего матроса, был объят ужасом, люди, находившиеся на палубе, падали ниц, зажимая ладонями уши; каждому казалось, что смерть пришла именно за ним. Судно потеряло управление, под порывами восточного ветра стало разворачиваться назад и в конце концов неминуемо налетело бы на скалы, если бы на сцене не появился единственный человек, удивительным образом сохранивший самообладание в этом хаосе...

(Простите, ваше высочество, я немного увлеклась пересказом старинной хроники. Далее здесь следует долгое и весьма красочное описание боевой магии Стихии Огня, а также рассказ о том, как Страж Знака Феникса в целях самозащиты расправился с последней своей соперницей, напавшей на него в следующую ночь. Если не считать заметной доли иронии, в этом повествовании нет ничего, что заслуживает вашего внимания. Суть в том, что корабль вернулся в Фирдар, Страж отдал королю скипетр, получив взамен заслуженную награду, и на долгое время вся эта история была забыта. Но ее продолжение - вернее, то, чем она закончилась примерно тридцать лет спустя, - я обязана передать вам со всей возможной точностью, и очень скоро вы поймете, почему.)

...Поздним вечером 38-го дня Эдареме 4451-го года в тронном зале королевского дворца Анданора собралась едва ли не вся столичная знать. Поводом к этому стал первый за много лет официальный визит Стража Каменной Цитадели, настоящая причина которого, впрочем, до последнего момента сохранялась в тайне.

Аудиенция, на которой, кроме Стража Знака Феникса (это был преемник того волшебника, что участвовал в походе Тринадцати Самоубийц), присутствовали двое его помощников, с самого начала оказалась на грани срыва. Представ перед Королевой Флериа, Страж решил не тратить время на обмен любезностями, а вместо этого, скрестив руки на груди, холодно произнес:

- В своем письме вы сообщили, что располагаете некими сведениями, способными опорочить честное имя Ордена Порядка. Вы считаете, что артефакт, полученный нами из рук покойного короля Фирдара, в действительности принадлежит вам. Глава Ордена Порядка уполномочил меня выслушать ваши соображения по этому вопросу.

- Вы ошибаетесь, - тем же тоном отвечала ему Эльзе. - Письмо, о котором вы говорите, написано не мною.

- Если так... - начал Страж, но тут же замолчал, услышав из-за спины шаркающее эхо подкованных сапог.

Он обернулся. Навстречу ему, с дальней стороны зала, медленно шагала юная девушка в простой походной курточке и с широкой черной повязкой поперек лба. Ее огромные глаза цвета чистой бирюзы светились от счастья.

- Я надеюсь, вы догадались захватить ножик с собой? - с улыбкой спросила она, подходя все ближе и ближе. - Мне бы очень не хотелось принуждать вас к повторному путешествию, отвлекая Стража Каменной Цитадели от значительно более важных дел.

Двое младших адептов, не сговариваясь и не обращая внимания на окружающую их толпу придворных, обнажили мечи. Телохранители Королевы, оставшиеся у них за спинами, видимо, также их нисколько не интересовали. Даже неискушенному взгляду было ясно, что угроза, исходящая от этой девушки, была в сотни, в тысячи раз сильнее.

Страж положил руки им на плечи и сделал два шага вперед.

- Кто вы такая? - в свою очередь спросил он, оставив вопрос незнакомки без ответа.

- Кто я такая? Это хороший вопрос в данном контексте. Я отвечу вам так, как это принято в Ордене Порядка... Я - бездушное существо, которое можно оставить на растерзание врагам, пожертвовав своей честью ради всеобщего блага. Я - примитивный механизм, который не жалко выбросить, как только он даст первую осечку. Я - та, кто не верит в справедливость, но верит в неизбежное возмездие. - Последние слова девушка произносила уже без улыбки, стоя в шаге от Стража и глядя на него в упор. - Возьмите мою руку, - сказала она. - Вы увидите сами.

Страж помедлил, оглянулся на Королеву, словно желая убедиться, что все происходящее не было какой-то хитроумной уловкой с ее стороны. Но хозяйка дворца наблюдала за этой сценой с неприкрытым интересом - очевидно, она и сама не знала, чем все это должно было закончиться.

Тогда он вновь повернулся к девушке и сжал в своей руке протянутую ею ладонь.

Это продолжалось не более десяти секунд. Но, когда Страж отнял руку, вид у него был таким, как если бы он мгновенно постарел на десять лет. Под его глазами пролегли темные круги, щеки ввалились, горделивая осанка исчезла без следа. Еще какое-то время он стоял неподвижно, ссутулившись под невидимой ношей, затем отступил чуть назад и тихо проговорил:

- То, что я видел, может оказаться всего лишь вашим ночным кошмаром. Этого недостаточно, чтобы...

- Кошмар? - перебила его девушка. - Кошмар длиною в двадцать восемь лет? Хорошо, я покажу вам, что такое настоящий кошмар.

Она начала расстегивать куртку.

- Тэйдж! - взволнованно воскликнула Королева, поднимаясь с трона.

Но Страж отреагировал еще быстрее.

- Нет, подождите. - Он опустил голову, чтобы не смотреть гибриду в глаза. - Простите, что я не поверил вам... Я не мог представить... Простите меня.

Затем он вытянул вперед правую руку, и стены неярко освещенного зала озарились голубоватым сиянием. Зрители невольно подались вперед, завороженные незабываемым зрелищем.

На ладони Стража лежал Клинок Вечного Холода - рукотворное воплощение Стихии Воды, созданное магами Ледяной Арки и утраченное ими в тот самый день, когда Таами Вельмен, Лунная Волшебница, стала их последней гостьей. Никто не знал, каким образом это оружие - вероятно, сильнейшее из всех, когда-либо сотворенных человеком, - попало в сокровищницу королевской семьи Фирдара. Пути столь могущественных артефактов подчас не менее темны и загадочны, чем судьбы их создателей.

Но в одном не было никаких сомнений. За право прикоснуться к этому произведению волшебного искусства, а тем более владеть им, не жалко было отдать свою жизнь.

- От имени Главы Ордена Порядка, - произнес Страж, преклонив колено, - я передаю этот клинок вам, его законному обладателю. Я признаю также, что вы стали жертвой коварства со стороны того, кого я считал своим другом. Я даю вам слово, что виновный будет наказан в полном соответствии с уставом Ордена Порядка.

- Поберегите свое слово, мой юный друг, - усмехнулась девушка. Она коротко взмахнула рукой, в воздухе что-то сверкнуло, и волшебный нож словно сам собой переместился в маленький кожаный футляр на ее поясе. - Поберегите свое слово, уж я-то знаю, чего оно стоит. И учтите - вы ничем не сможете ему помочь. Пусть бежит на край света. Пусть спрячется на дне океана, на вершине самой высокой горы или в глубине самой темной пещеры. Я найду его везде. И очень, очень, очень скоро.

Она повернулась и пошла прочь, не глядя по сторонам и продолжая тихо напевать себе под нос:

- Очень, очень скоро...

К сожалению, я не могу сказать вам точно, удалось ли ей выполнить свое обещание. Но сейчас, вспоминая ту минуту, когда она впервые появилась на пороге моей комнаты, я все же склонна думать, что она довела эту историю до логического конца.

Впрочем, тогда я еще ничего этого не знала и потому думала совсем о другом. Я видела то выражение, с которым она смотрела на Лаури, когда Эарен проходил мимо нее. Знаю, это прозвучит странно, но мне было жаль ее. Искренне жаль. Каждый день видеть свою дочь, но не иметь возможности прикоснуться к ней, приласкать ее, даже назвать ее по имени... Самый хладнокровный убийца не заслуживает такой пытки. И в чем смысл этой жестокой игры? Любой, кто увидит их двоих вместе, сразу поймет, кем они приходятся друг другу. Я уже не говорю о такой мелочи, что за последние четыре поколения в вашей семье не было ни одного темноволосого ребенка. Можно забыть об этом. И просто посмотреть им обеим в глаза.

А еще, конечно, я думала о ее возрасте - не каждый же день встречаешься лицом к лицу с существом, которое старше тебя в десять, а может быть, и в двадцать раз. На вид она примерно того же возраста, что и ее хозяин, я ни за что не дала бы ей больше двадцати пяти. Но если принять во внимание даты из приведенной мною хроники, получается, что ей сейчас не меньше ста шестидесяти лет. Сказать, что мне было немного не по себе при этой мысли - ничего не сказать.

К счастью, я для нее представляла значительно меньший интерес, чем она для меня. Войдя в комнату, она только бегло скользнула взглядом по моему лицу и сказала:

- Тэйдж.

Полагаю, мне не стоит напоминать вам, что ее имя с эстента переводится как "Плеть".

- Синди. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома.

- Благодарю.

Она отошла к рисункам, а я стала готовить себе завтрак, время от времени украдкой поглядывая в ее сторону. Два устрашающих размеров пистолета, закрепленные на ее поясе, не очень меня пугали - я уже знала, что они предназначены лишь для отвода глаз. Главное ее оружие, которому она обязана своим именем и с которым, судя по слухам, она вытворяет совершенно невообразимые вещи, скрывалось где-то у нее в рукаве. Длинная металлическая плетка из какого-то необычайно прочного сплава, формулу которого она сама и открыла.

Между прочим, изобретений за ней числится огромное количество, и далеко не все они связаны с ее основной специальностью. Чего стоят, например, переносные самозаводящиеся часы, которые она носит на левой руке. Мне ужасно хотелось на них взглянуть. Наверное, если бы я попросила ее об этом, она не стала бы мне отказывать.

Достав из буфета чашку, я оглянулась и увидела, что она идет к двери.

- Уже уходите? - спросила я.

- Не хочу вас стеснять, - сразу же отозвалась она.

Я хотела сказать, что она нисколько меня не стеснит, хотела задержать ее, завязать беседу. Но я ничего не сказала. Я позволила ей уйти. И, признаться, не очень жалею об этом. Я не знаю, кому подобная беседа принесла бы больше пользы - вам или вашему брату.

Одно я могу сказать с полной уверенностью. Если принц Элонде по какой-либо причине станет вашим противником, нам, вашим телохранителям, не придется скучать от отсутствия работы. Я не боюсь трудностей. Каждый человек, так или иначе, должен заниматься тем, что у него получается лучше всего. Может быть, я пока не до конца оправдываю ваши ожидания, но в будущем, поверьте, сделаю все, чтобы вам не пришлось беспокоиться за свою жизнь.

Чуть не забыла у вас спросить. Вы не пропустили метеорный поток в конце прошлой недели? Знаете, у нас на севере распространен такой предрассудок, что если при виде падающей звезды загадать желание, то оно обязательно сбудется. Я могла бы приготовить целый список желаний. И все же решила обойтись только одним, самым заветным. Я загадала, чтобы еще до наступления нового года вы вернулись ко мне. Чтобы однажды вечером вы вошли в мою комнату и закрыли за собой дверь.

Между прочим, в детстве во время звездопада я загадывала желания дважды, и каждый раз они сбывались. Вы понимаете, что это значит?

С.К."

* * *

- Уже уходите? - спросила Синди.

- Не хочу вас стеснять, - ответила Тэйдж.

- Вы меня нисколько не стесните. - Синди улыбнулась. - Хотите чаю? Правда, он холодный, я не успела зайти на кухню. - Она повернулась к буфету и стала искать вторую чашку из того же сервиза. - Зато есть варенье. Клубничное.

Тэйдж с сомнением смотрела на стол, на котором, кроме сахарницы, уже стояли вазочки с зефиром, конфетами и прочими сладостями.

- Любите сладкое? - поинтересовалась она.

- Пожалуй, да, - смущенно призналась Синди. - А вы... не любите? Если хотите...

- Не беспокойтесь. - Тэйдж подошла к столу, присела, изящно откинув полу плаща. - Я уже завтракала на этой неделе. Но вы столь очаровательно любезны, что я могу просто посидеть с вами. В конце концов, мы ведь с вами в некотором роде коллеги, не так ли?

- Скорее, соперницы, - заметила Синди, садясь напротив нее.

Тэйдж весело рассмеялась.

- Малышка Литси, - сказала она, - умеет подбирать себе друзей. Кто ее этому научил, интересно?

- Она рассказывала мне о своем детстве. Но о вас - ни слова. Почему? Вы же знали ее еще ребенком?

- Мы с ней не очень часто виделись. - Тэйдж огляделась, мельком посмотрела на пустую жердочку над подоконником. - Совсем не часто. Однажды Королева разрешила мне покачать кроватку, в которой она спала. Ей было тогда примерно четыре месяца. Она проснулась и заплакала. Позже я узнала, что за первые два с половиной года своей жизни она не плакала больше ни разу.

- До того случая в оранжерее, - вставила Синди.

- Да, верно... Потом я долго жила на Нимбосе и приехала сюда только на праздник, посвященный ее шестому дню рождения. Все дарили ей очень дорогие и изысканные подарки. Редкие книги, экзотические цветы, игрушки стоимостью в половину годового бюджета Ванталь... Я подарила ей набор карандашей. И сказала, что самый лучший подарок она сможет нарисовать себе сама. Никогда не забуду ее взгляд.

- Она рассердилась?

- Ну что вы, совсем наоборот... Еще через два года она попросила меня тайно вывести ее в город, чтобы посмотреть, как живут простые люди. Я пошла на это преступление, за которое меня должны были расстрелять на месте. Я многое показала ей в тот день. Слишком многое... По возвращении она заперлась здесь, в этой комнате, и несколько недель ни с кем не разговаривала. Это был последний раз, когда я ее видела.

- По-моему, вы далеко не все мне рассказали, - немного помолчав, проговорила Синди.

Теперь они обе смотрели на маленький карандашный рисунок, расположенный в самом углу стены. На нем, находясь спиной к зрителю и повернув голову вбок, была изображена девушка в куртке с высоким воротником и с темной повязкой на голове. Сбоку от ее плеча, на дальнем плане, сияла полная Луна, и казалось, что девушка снисходительно смотрит на нее сверху вниз. Но глаза ее были наполнены грустью.

- А что вы скажете о ее рисунках? - спросила Синди. - Какой из них вам нравится больше всего?

- Сравнивать произведения искусства - все равно что сравнивать детей, - задумчиво сказала Тэйдж. - Кроме того, у меня есть ощущение, что свою лучшую работу... ту, по которой вы сможете судить о величине ее таланта, она еще не написала.

- Почему вы так думаете?

- Я не вижу здесь... - начала Тэйдж, но тут же замолчала и перевела взгляд на Синди. - Вы задаете слишком много вопросов, - с улыбкой сказала она. - Ради приличия вы могли бы рассказать что-нибудь и о себе. Признайтесь, вы уже передумали убивать свою госпожу?

Серебряная ложечка, которой Синди накладывала сахар в свою чашку, упала и с отчаянным звоном покатилась по полу.

- Что вы такое говорите? - пролепетала девочка. - Зачем мне...

- Бросьте. Ваша клятва написана у вас на лице. Или вы забыли, кто перед вами? - Тэйдж вздохнула. - Меня удивляет только одно - почему вы все еще живы? Королева с первого взгляда должна была понять... Не говоря уже о вашем разлюбезном мастере Хинче.

Синди молчала. Тэйдж ласково накрыла ладонью ее руку и, оглянувшись на открытую дверь, произнесла вполголоса:

- Не бойтесь, я умею хранить чужие тайны. Расскажите, что она вам сделала? Это ведь не касается лично вас, правда? Может быть, она причинила боль кому-то из ваших близких?

- Она убила моего брата.

- Вот оно что, - протянула девушка. - Тогда... я вас понимаю...

- Понимаете? - Синди, отдернув руку, поднялась со стула. - Вы - понимаете меня? Что вы вообще можете понимать?!

Плеть с ленивым равнодушием смотрела на нее.

- Сядьте. Вы не в Каменной Цитадели, здесь не место для криков и истерик. Я вижу, что вы раскаялись. Вижу, как вы ее любите. И даже если бы вы хотели ее убить, я все равно не позволила бы вам это сделать. Ее жизнь принадлежит мне. Я любила ее еще тогда, когда вон тот мальчишка, - она не глядя указала пальцем на портрет Кая, - бегал босиком по степям Руадара. Я сама убью ее... когда для этого придет время. Я никому не отдам эту честь.

- И вы так спокойно мне об этом говорите?

- А что я, по-вашему, должна сделать? Расхохотаться вам в лицо? Пройтись по комнате на руках? Сядьте и успокойтесь. Я всегда начинаю волноваться, когда на меня смотрят такими глазами. А когда я начинаю волноваться... - Тэйдж сделала многозначительную паузу и повторила, заметно повысив голос: - Сядьте, ферье.

Синди села на место.

- Теперь постарайтесь запомнить то, что я вам скажу, поскольку от этого, вероятно, будет зависеть ваша жизнь. Среди слуг принцессы - не исключая и тех, кто лишь готовится стать ее слугой, - назревает измена. Я это знаю, у меня чутье на подобные вещи. Возможно, эта измена уже произошла. Возможно, произойдет в ближайшем будущем. Факт в том, что невидимая петля на ее шее уже начала сжиматься. И вы... я думаю, что именно вы должны каким-то образом помочь ей избавиться от этой петли... Вы боитесь Дэйла. С одной стороны, ваш страх вполне обоснован, поскольку он не задумываясь сдерет с вас кожу и заставит съесть ее всю до последнего клочка, если узнает о вашей клятве. Но в то же время он единственный, чья преданность Литси не вызывает у меня абсолютно никаких сомнений. Вам придется довериться ему, стать его союзницей. Вы должны будете это сделать, если хотите спасти любимую и тем самым заслужить ее прощение.

- Спасти... - медленно произнесла Синди. - Чтобы отдать ее в ваши руки?

- Именно так, - улыбнулась Тэйдж. - Мне очень приятно иметь с вами дело, госпожа Кэрлайн. Вы весьма точно улавливаете суть вопроса, а это поистине бесценное качество в нашем маленьком безумном мире. Не обижайтесь, я нисколько не иронизирую. - Она встала. - Пожалуй, мне пора. Еще раз спасибо вам за гостеприимство. Извините, если испортила вам аппетит.

С этими словами она поклонилась и вышла из комнаты.

— 7 —

"1-й день месяца Лаунеталеме 4567-го года по летоисчислению эльфов.

Дорогая Литси!

Наконец-то я дождалась вашего посланника. Я думала, он никогда не прилетит. Я очень надеюсь, что вам уже известны последние новости и что ваш корабль, пока вы читаете это письмо, под всеми парусами мчится на север, в Анданор. Если это не так, мне страшно представить, каковы могут оказаться последствия.

Королева исчезла. Никто не знает, где она. Вернее, это может знать Сатин, но она вот уже четвертый день не выходит из спальни своей бывшей хозяйки, не открывая дверь никому, кроме министра Фоше, который сейчас временно исполняет обязанности главы государства. Насколько мне известно, даже его Сатин впустила только однажды, в самый первый день, чтобы показать ему шкатулку, в которой находится завещание Королевы. Ей, по ее собственным словам, приказано охранять эту шкатулку до тех пор, пока во дворец не явятся обе претендентки на трон, а именно принцесса Элонде и вы.

Мы, слуги, узнали об этом в тот же вечер. Теперь, во избежание огласки и возможных беспорядков в городе, нам запрещено покидать пределы дворца. У меня за дверью постоянно дежурят несколько солдат. Весь дворец переполнен ими. И все они подчиняются вашему брату.

Я очень хочу ошибаться, но, по-моему, Эарен не намерен ждать вашего возвращения. Вчера утром ко мне приходил человек, назвавшийся следователем по особо важным делам, и спрашивал, не располагаю ли я какой-либо информацией, касающейся завещания Королевы. Я думаю, это был один из людей принца. Во-первых, я его никогда раньше не видела. Во-вторых, когда я сказала, что буду говорить только с герцогом Эспада, он только молча усмехнулся и ушел. А солдат в коридоре стало еще больше.

Если бы пару месяцев назад кто-то сказал мне, что я буду переживать за Сатин, я сочла бы это неудачной шуткой. Но сейчас ничего другого мне не остается. Я не знаю, сколько времени она продержится, если они решатся войти к ней. Не забывайте, Плеть все еще здесь. Лично меня это обстоятельство тревожит не меньше, чем присутствие полуторатысячного войска на Серых Холмах и пяти кораблей авангарда Восточного Флота, стоящих на якоре в гавани в полной боевой готовности.

Я снова совершила ошибку. Я должна была догадаться, что этот неожиданный приезд принца Элонде, случившийся в самый разгар войны с Империей, и еще более неожиданное появление его дочери, - все это не просто набор отдельных событий. Скорее всего, тут с самого начала скрывалось нечто большее. Единственное, что меня успокаивает, это уверенность в том, что вы оказались намного дальновиднее меня. Конечно, вы все поняли сразу. Вы все предусмотрели. И в эту минуту, быть может, ваш корабль уже подходит к берегам Тарфаэста.

Что бы ни случилось, я буду ждать вас.

С.К."

* * *

- Синди... Синди, просыпайся. Синди...

Синди попыталась зарыться поглубже в теплое одеяло. Ей, наверное, никогда так не хотелось спать, как сейчас. Опять в эту ненавистную школу, на другой конец города, в темноту и холод. Каждый день одно и то же...

- Еще десять минут, мама, - пробормотала она сквозь сон. - Я не просплю, не волнуйся.

- Ты что? Сейчас же вставай! Давай, поднимайся.

Две руки подняли ее за плечи, заставили сесть.

- Да что же это такое... Где тут у тебя одежда?

Синди с тихим стоном упала на постель. Но тут же, словно в лицо ей плеснули водой, вскочила снова, едва не упав на пол.

- Адель? - Она протерла глаза, еще до конца не веря, что все это происходит наяву. - Адель!

Она бросилась в объятья подруги, прижавшись к ней изо всех сил.

- Это ты. Это правда ты... Неужели все позади?

- Ладно, ладно, я тоже рада. - Адель погладила ее по голове и мягко расцепила ее руки. - Все, нет времени на нежности. Одевайся, идем скорее.

- Она здесь? - прошептала Синди.

Адель улыбнулась.

- Я ничего тебе не скажу, пока ты не встанешь и не приведешь себя в порядок.

Синди спрыгнула босиком на пол, побежала к умывальнику, на ходу натягивая на ногу чулок.

- Жду снаружи, - сказала Адель, выходя за дверь. - На сборы - две минуты.

Через минуту Синди выбежала в коридор, в котором, к ее удивлению, кроме Адель, никого не оказалось.

- Куда все... - начала она, но, увидев, что Адель быстрым шагом направилась к лестнице, молча поспешила следом.

Когда они спустились на два этажа вниз, Синди тронула Адель за пояс.

- Дэйл...

- Я была у него, - не оборачиваясь, сказала ферье. - Его нет.

- Куда мы идем? В Ледяную Комнату?

- Да.

Ледяной Комнатой назывался небольшой уединенный зал на первом подземном ярусе дворца, в котором проводились еженедельные собрания кабинета министров, а также различные неофициальные церемонии, закрытые для непосвященных. Доступ сюда имели единицы, и даже Синди, с ее привилегированным положением, была здесь лишь дважды, исключительно по личному приглашению Королевы. Но сегодня, в ночь на 12-й день Лаунеталеме, все было по-другому: еще издалека Синди увидела, что двери зала, охраняемые только парой солдат, распахнуты настежь, а внутри собралась настоящая толпа.

- Я все пропустила, - упавшим голосом проговорила она, замедляя шаг. - Я ждала ее целый год и узнала о ее возвращении самой последней.

Адель вернулась и, взяв ее за руку, повлекла за собой.

- Ничего ты не пропустила. Мы не опоздали, все только начинается. Идем, есть важный разговор.

Войдя в двери, Адель сразу свернула влево и пошла по узкой свободной полосе вдоль стены. Синди на ходу вертела головой, вытягивала шею, пытаясь рассмотреть, что происходит в середине зала, но из-за спин придворных почти ничего не видела. Она уже поняла, почему Адель так торопила ее: судя по оживленному шуму, стоявшему в зале, церемония объявления наследницы Вианетте должна была начаться с минуты на минуту.

- Вот идет наш маленький ренегат, - неожиданно услышала она знакомый приветливый голос. - Здравствуй, Синди.

Она повернула голову. В темном углу зала, у основания полупрозрачной колонны, выполненной, как и весь местный антураж, в стиле монолитной ледяной глыбы, стояли трое: юноша и две девушки. Девушек Синди видела впервые, а вот юношу...

- Рино! - воскликнула она.

Адепт второго ранга Знака Грифона, "чистильщик" Стиллата, с улыбкой погладил Синди по плечу.

- Я и не надеялся, что ты меня узнаешь. Видишь, я тоже не избежал твоей участи.

- Ты ушел из Ордена?! Почему?

- Долгая история. - Рино многозначительно переглянулся с Адель. - Я тебе расскажу, но не сейчас, конечно...

- Да, лучше не сейчас, - вступила Адель. - Синди, познакомься. Это Эмбер Сэнс, наша новая союзница... рыцарь Белой Розы... из Волшебного Города.

Девушка, которая до этого не обращала на Синди никакого внимания - просто стояла, прислонившись спиной к стене, и безразлично смотрела в пустоту, - молча кивнула Синди и снова отвернулась. Зато вторая незнакомка, не дожидаясь представления от Адель, сама протянула Синди руку и весело сказала:

- А я - Ким Орелли. Очень рада знакомству, милая Синди.

- Ким - наш врач, - несколько растерянно пояснила Адель, пока Синди пожимала девушке руку. - То есть, не совсем врач... И не то чтобы наш общий...

Она потерла ладонью висок, пытаясь подобрать нужное слово.

- Затруднения Адель вполне объяснимы, - улыбнулась Ким. - Ее высочеству, видимо, было угодно сделать меня своим личным психологом, чему я, признаться, также несказанно рада. Но, как бывшая помощница врача королевской семьи Фирдара, я всегда готова оказать и ей, и любому из ее друзей помощь более практического рода.

Синди тоже невольно улыбнулась, глядя на нее. Лицо Ким, может быть, и лишенное той холодной мраморной красоты, которой обладало лицо Эмбер, тем не менее было наполнено бесконечным обаянием, присущим только самым оптимистичным и жизнерадостным людям. На эту девушку хотелось смотреть, и держать ее за руку, и делиться с ней всеми своими переживаниями, какими бы незначительными они ни казались. Да, в этом случае выбор принцессы был понятен.

А вот Эмбер... Бывший маг Волшебного Города? Но разве они все не погибли в том жутком катаклизме, о котором даже сейчас, больше года спустя, никто не решается говорить в полный голос? И даже если ее там не было, разве не маги Волшебного Города едва не погубили саму госпожу и при этом способствовали гибели ее возлюбленной? Конечно, один человек не может нести ответственность за все злодеяния, совершенные его бывшими друзьями и наставниками, это Синди теперь знала, как никто другой. Но почему тогда Адель прямо указала на происхождение этой девушки, а та не сочла нужным что-либо возразить?

"Среди слуг принцессы... назревает измена..."

Нужно во всем разобраться, и как можно скорее.

Шум голосов стал чуть громче, взгляды придворных обратились в одну сторону, и Синди снова привстала на цыпочки, безуспешно пытаясь заглянуть за живую стену. Рино, стоявший сбоку от нее, усмехнулся и одним быстрым движением поднял ее вверх, усадив к себе на плечо. Синди хотела было запротестовать, но, оглядевшись вокруг, сразу забыла о приличиях.

Всеобщее внимание было приковано к хранителю Королевской Печати, Эдгару Фоше, который не торопясь шел от боковой двери по направлению к дальнему концу зала, где на небольшом возвышении было установлено причудливо изогнутое кресло из чистейшего горного хрусталя. Внизу, у подножья возвышения, размещался широкий стол, за которым обычно сидели ближайшие советники Королевы. Сейчас стол был пуст - все главные действующие лица стояли по бокам от него, отделенные от остальных зрителей ровной цепью солдат.

Большинство этих людей Синди хорошо знала, о других слышала столько, что могла без труда узнать их по внешнему виду, даже не видя полностью их лиц. Девять министров во главе с герцогом Эспада. Адмирал Королевской Эскадры барон Кордуэлл, адмирал Южного Флота герцог Бенуа, вице-адмирал Восточного Флота Дэнси, командующий гвардией граф Тауберг, маршал армии Беланже. Губернатор Аль-Лауни герцог Фарлоу и трое наместников островных провинций. Командиры элитных войсковых соединений, дипломатические представители, руководители многочисленных силовых структур...

Из числа последних особенно заметно выделялась высокая женщина в строгом сером костюме, которую Синди знала под именем Ясмин Галлили. Ровесница и одна из первых фавориток Вианетте женского пола (если не самая первая), Галлили была создательницей и единоличным лидером наиболее мощной тайной организации Тарфаэста, известной во всем мире как Змеиное Кольцо. Наиболее примечательным в этой организации была даже не та стремительность, с которой она завоевала себе мировое имя, а тот факт, что в ней состояли одни мужчины, поскольку Ясмин страстно ненавидела всех женщин на планете. Вианетте была первым и на данный момент последним исключением из этого правила.

Отдельного внимания заслуживали и четверо бывших стихийных волшебников Королевы Ленелье, видимо, совсем недавно вернувшиеся из Аль-Лауни и стоявшие теперь плотной группой у ближнего к Синди торца стола. Каждый из них также был в своем роде легендарной личностью, и Синди даже немного жалела, что видит только их спины. Слева, судя по алому шарфу, обмотанному вокруг шеи, стоял не кто иной, как Майлз Хельм, в прошлом ее соотечественник, а ныне искуснейший фехтовальщик во всем Тарфаэсте и единственный из слуг Вианетте, кто мог без страха смотреть в глаза Сатин. По правую руку от него расположились брат и сестра Линн и Лиэн Эйври, неразлучные близнецы, за голову каждого из которых Серебряная Мантия обещала такое количество золота, какое мог бы унести на себе десяток рабов. Последним из этой четверки был юноша по имени Гезеф Аруда, маг-самоучка из Акрукса, известный своей любовью к различным взрывчатым смесям, благодаря которой он получил весьма выразительное прозвище "Огненный Шторм".

Здесь было и множество других персонажей, на которых стоило посмотреть, но наибольший интерес для нейтрального наблюдателя представляли те пять человек, что находились ближе всех к хрустальному трону. С правой стороны в маленьком передвижном кресле на колесиках сидела принцесса Лаури Элонде. Эарен стоял позади нее, придерживая кресло за ручки, а за его плечом, в свою очередь, застыла неподвижная фигурка, при взгляде на которую Синди очень хотелось спрятаться обратно в укрытие. Впрочем, она особенно и не смотрела в ту сторону. Ее взгляд был направлен левее, к тому месту, где плечом к плечу стояли Флайд и незнакомая ей темноволосая девушка в черном плаще - очевидно, еще одна новая спутница принцессы Ленелье. Самой принцессы рядом с ними не было, и Синди напрасно искала ее глазами.

Министр Фоше тем временем поднялся на возвышение и остановился на предпоследней ступени перед троном, повернувшись лицом к залу. Синди не знала точного распорядка церемонии, но интуитивно догадывалась, кого он ждет.

В этот момент она почувствовала прикосновение руки Адель.

- Синди, послушай... - ферье говорила очень тихо, так, что слышать ее могли только Рино, Ким и Эмбер. - До нас дошли слухи, что Вианетте могла... каким-то образом изменить свое первоначальное завещание. Может быть, под чьим-то давлением... Ты что-нибудь знаешь об этом?

Синди удивленно взглянула на подругу. Выражение "под давлением", произнесенное в отношении Королевы, казалось ей абсурдным. Она уже хотела сказать это вслух, но Адель, словно предугадав ответ, быстро добавила:

- Ладно, спрошу по-другому. Когда ты последний раз видела Дэйла?

- Дэйла? - Синди еще раз оглядела зал. У нее и до этого было ощущение, что среди присутствующих, кроме Литси, не хватает кого-то еще, но только теперь она поняла, кого именно. - Не знаю, наверное, недели три назад. - Она помолчала. - А что, ты думаешь...

- Это еще ничего не доказывает, - ни к кому вроде бы не обращаясь, сказал Рино. - Королева могла сделать это значительно раньше.

- Могла, - согласилась Адель.

Синди догадалась, что они продолжают какой-то давний спор, и решила не вмешиваться.

- Но ты все равно уверена в его непричастности? - спросил Рино.

- Он спасал ей жизнь чаще, чем мы с тобой приносили завтрак ей в постель. С какой стати я должна его подозревать?

- Я на этом и не настаиваю. Заметь, ты сама все это начала.

- Не начинала бы, если бы не ее приказ.

- О чем вы говорите? - не выдержала Синди. - Где госпожа? Почему все здесь, а ее нет?

Адель, которая в течение этой беседы хмурилась все больше и больше, снова улыбнулась.

- А я-то думаю, - произнесла она, глядя на Синди, - отчего ты так спокойна? Неужели ты совсем ее не узнаешь?

Синди осмотрелась в третий раз, еще более внимательно. И, остановив взгляд на девушке, стоящей рядом с Флайдом, непроизвольно задержала дыхание.

- Она... покрасила волосы? Зачем?

Адель не успела ответить. Шум голосов внезапно стих, и Синди увидела, что из боковой двери - той самой, откуда несколько минут назад появился Эдгар Фоше, - выходит Сатин.

Видеть телохранительницу Вианетте без знаменитого голубого плаща с эмблемой Син-Эторинон было довольно непривычно. Сейчас Сатин была одета в обтягивающий костюм, похожий на тот, что остался ей на память от Призрачных Клинков, только без маски и с широкими разрезами на предплечьях. В руках она несла плоскую шкатулку, в которой, судя по всему, и скрывался ответ на вопрос, в какие цвета будет окрашен новый период истории Лазурного Королевства.

Синди, оторвавшись лишь на секунду, снова перевела взгляд на свою хозяйку. В сущности, ей было совершенно безразлично, чье имя находилось внутри шкатулки. Ей и раньше не было до этого никакого дела, а теперь, будь на то ее воля, она с легкостью отдала бы королевскую диадему Лаури, только чтобы эта церемония завершилась на пять минут раньше... Мог ли Дэйл пойти на такое? Наверное, мог. Было ли это предательством по отношению к Литси? А чего хотела она сама?

Литси... Живая, настоящая. Не во сне, наяву. Всего в каких-то тридцати шагах, а может, и того меньше. Но все равно - так далеко... Пустите меня к ней, пустите!

- Мы тоже должны быть там, - хриплым полушепотом произнесла Синди. - Почему рядом с ней только Флайд?

Она оглянулась. Ким смотрела на нее с сочувствием. Эмбер, прищурившись, следила взглядом за Сатин.

- Потерпи немного, - тихо сказала Адель. - Это я попросила Флайда ее сопровождать, она вообще хотела обойтись без охраны. Потерпи, скоро все закончится.

Но Синди и сама уже жалела о своей несдержанности. Не хватало только, чтобы все решили, что она капризничает. Действительно, что ей там делать? Десять, пятнадцать минут ничего не решат. А потом... Потом...

Начальница королевской охраны приблизилась к министру финансов и протянула ему шкатулку. Фоше извлек из нагрудного кармана серебристый ключик на цепочке, открыл шкатулку и достал из нее небольшой конверт с мерцающим светло-голубым кружком. Затем, чуть прикрыв глаза, он прислонил к этому кружку свою ладонь, и тот, вспыхнув на прощанье, медленно растаял в воздухе.

Сатин, по-прежнему державшая шкатулку в руках, стала спускаться с возвышения, но министр, заметив в углу на внешней стороне конверта какую-то надпись, негромко произнес ей вслед:

- Ее величество Королева Вианетте Ленелье желает, чтобы ее последнюю волю огласила леди Сатин.

Телохранительница обернулась, немного постояла на месте и снова пошла вверх по ступеням. Фоше уступил ей свое место перед троном, забрал у нее шкатулку и, передав ей конверт, отошел в сторону.

Сатин достала из конверта лист бумаги. Тишина в зале стала по-настоящему мертвой.

- Мои дорогие друзья, - ровным голосом начала читать девушка. - Как ни жаль мне расставаться с вами, я вынуждена это сделать. Я не могу открыть вам всех мотивов своего поступка, но искренне верю, что вы поймете меня, как понимали всегда...

Синди осторожно взглянула на лица придворных, которые стояли впереди и сбоку от нее. Она несколько иначе представляла себе королевское завещание. Однако, вопреки ее ожиданиям, никто из окружающих не подавал ни единого признака удивления. Все слушали очень внимательно, стараясь не пропустить ни слова.

- Я буду хранить в своем сердце каждого из вас, независимо от вашего положения и тех услуг, что вы мне оказали. Я надеюсь, что и вы будете помнить обо мне только хорошее. Мы расстаемся в трудную минуту, но это не означает, что наши общие усилия по поддержанию мира и порядка - как в нашем королевстве, так и за его пределами, - оказались тщетными. Путь, который выбрали для всех нас Король и Королева Алеруа, полон тяжких испытаний, и вы оказались рядом со мной потому, что знаете - это единственно верный путь. Я не оставлю вас одних на этом пути. Человек, который отныне поведет вас за собой, хранит в себе всю мою любовь к вам. Имя этого человека...

Сатин сделала паузу, и Синди неожиданно отчетливо услышала в своем сознании мягкий голос Вианетте:

"Имя этого человека - Лаури Элонде".

- Литси Ленелье, - произнесла Сатин, поднимая глаза. И, уже не заглядывая больше в листок, закончила: - Прощайте, мои друзья, мои любимые дети. Да хранит вас Путеводная Звезда.

Синди ждала нового приступа оживления в зале - одобрительного шепота, сдержанных улыбок, чего угодно... Но снова - ничего. В полной тишине Сатин передала листок вместе с конвертом Эдгару Фоше; тот спустился вниз и предъявил завещание сначала принцу Элонде, затем Флайду. Эарен изучал текст довольно долго, Флайд, напротив, едва взглянул на бумагу и, кивнув, вернул ее министру.

Теперь все взгляды были обращены на Литси. Но принцесса стояла неподвижно, словно статуя; за все время церемонии она ни разу не пошевелилась. У человека, незнакомого с ней, могло создаться впечатление, что она просто не знает, чего именно от нее ждут.

Наконец она подняла голову, сняла с пояса шпагу и, передав ее Флайду, пошла вперед. Взойдя на возвышение, она повернулась и села на трон, закинув одну ногу в черном, начищенном до зеркального блеска сапоге на другую.

Некоторое время она молчала, задумчиво глядя куда-то вдаль. Синди решила, что новая прическа изменила ее не так уж и сильно, разве что добавила ее природной красоте оттенок эльфийского очарования: длинные темные локоны в сочетании с очень бледной кожей лица, отчего-то совершенно не тронутой южным загаром, делали ее еще более похожей на Лунную Волшебницу.

"Без нее я никогда не появилась бы на свет..."

Да. И не только на Лунную Волшебницу.

- Я знаю, о чем вы сейчас думаете, - медленно проговорила принцесса. - Каждый из вас задает себе вопрос - способна ли эта несмышленая девчонка, сбежавшая из дома ради служения чужим, навязанным ей идеалам, заменить мне мою Вианетте? Я отвечу вам. Нет, не способна. Никто и никогда не сможет ее заменить. Она была лучшей из всех людей, и я вправе так говорить, поскольку знала все ее стороны, в том числе и ту, что была скрыта от посторонних глаз. Я знала ее слабости. И, несмотря ни на что, любила ее так же сильно, как каждый из вас. Я говорю и повторяю снова - это невосполнимая потеря.

Литси медленно оглядела зал, остановившись хотя бы на мгновение на каждом лице. Когда ее взгляд упал на Синди, девочке показалось, что она видит на ее губах ласковую, едва заметную улыбку. Она неосознанно потянулась вперед, но принцесса отвела от нее взгляд, и волшебное видение мгновенно рассеялось.

- У вас будет достаточно времени на то, чтобы принять решение, - продолжала Литси. - Если вы захотите уйти, я не стану вас удерживать. Здесь собрались только прирожденные мастера своего дела, и я не сомневаюсь, что вы займете достойное место при дворе любого из государств Восточного Мира. Но, если вы останетесь, ваша верность будет вознаграждена вдвойне. Мне еще многому предстоит научиться, однако умение ценить чужой труд перешло ко мне по наследству. Я не забуду и о ваших прежних заслугах. Вопреки сложившейся печальной традиции, вы все сохраните свои должности и звания. А некоторые в самом скором времени получат нечто большее...

Она еще немного помолчала, явно разыскивая кого-то взглядом. Затем слегка улыбнулась - теперь уже открыто, по-настоящему, - и произнесла:

- Здесь присутствуют несколько людей, которых мне хотелось бы отметить в первую очередь. Граф Кассиан, подойдите, пожалуйста.

Человек в парадном мундире офицера сухопутной армии (Синди разглядела на его эполетах только алые нашивки, а это значило, что он состоял в чине не выше полковника) прошел между рядами расступившихся придворных на свободное место перед троном и опустился на одно колено.

- Как видите, - сказала принцесса, - мое письмо с рассказом о ваших подвигах в битве за Ярише пришло в Анданор слишком поздно. Тем не менее, вам не стоит огорчаться оттого, что Вианетте так и не узнала о вас всей правды. Она давно наблюдала за вами. И рекомендовала мне вас как человека, чья тяга к политике рано или поздно возьмет верх над желанием сделать военную карьеру. У вас будет возможность подтвердить ее правоту. В мое отсутствие вы возглавите переговоры с представителями Серебряной Мантии и от моего имени подпишете акт о полной капитуляции вооруженных сил Шан-Кари на суше и на море. В будущем вы станете наместником нашей новой континентальной провинции к югу от восстановленной границы Аль-Лауни.

Только теперь по залу пронесся осторожный гул, свидетельствующий о том, насколько неоднозначным было первое решение, принятое принцессой в ее новой роли.

- В нужном месте, в нужное время, - вполголоса заметил Рино.

- Не то слово, - так же тихо отозвалась Адель.

Синди смотрела на лицо Кассиана, который с невозмутимым видом возвращался на свое место. Чем-то он напоминал ей Дэйла. Только он был заметно постарше, шире в плечах и... что-то в нем было еще. Что-то, чего Дэйлу очень не хватало.

- О каких подвигах она говорит? - Синди наклонилась к Рино. - Что он сделал?

- Об этом лучше спросить служанку, которая стирает ее простыни, - неожиданно донесся из угла насмешливый голос.

Адель резко повернула голову.

- Это не самая удачная шутка, Сэнс.

Эмбер даже не удостоила ее взглядом.

- Как дети, право... - пробормотала Ким.

Тем временем Литси, которая, к счастью, не могла слышать ни слова из этого разговора, чуть приподняла ладошку с подлокотника, и шепот немедленно стих.

- Майлз Хельм.

Бывший слуга Королевы с достоинством поклонился, но демонстративно остался стоять на месте. А Литси, словно ничего другого и не ждала, без какой-либо паузы продолжила:

- Вы - один из тех людей, которые четырнадцать дней назад потеряли больше остальных. Вы служили Вианетте на протяжении всей своей сознательной жизни и, разумеется, не видите на ее месте никого другого. Я понимаю ваши чувства. Думаю, на вашем месте я чувствовала бы то же самое. Но ваше присутствие здесь говорит о том, что вы еще не до конца определились со своим будущим. Я хочу помочь вам в этом. За последний год вы по меньшей мере трижды доказали мне свою состоятельность, более того, теперь у меня есть все основания полагать, что Вианетте, поручая вам самые рискованные и подчас почти безнадежные миссии, все же несколько недооценивала вашу целеустремленность и неповторимое умение справляться с любыми трудностями. На мой взгляд, вы заслуживаете большего. Если вы останетесь, то получите назначение на должность начальника личной королевской охраны.

"Что сейчас будет...", - подумала Синди, невольно начиная искать взглядом Сатин. Вероятно, примерно та же мысль пришла в голову и большинству собравшихся в зале, поскольку на этот раз тревожное перешептывание послышалось отовсюду еще до того, как принцесса закончила свою речь.

Сатин исчезла - по крайней мере, Синди нигде ее не видела. Только что она стояла на совершенно открытом месте, рядом с министром Фоше, - и вот от нее не осталось даже тени.

- Я надеюсь также, - продолжала Литси, с благосклонной улыбкой глядя на Майлза и троих его спутников, - что вы не только примете мое предложение, но и убедите своих друзей последовать вашему примеру. К сожалению, я знакома с ними не так хорошо, как мне бы хотелось, но если их сердца столь же преданны и отважны, как ваше сердце, то я приложу все усилия, чтобы облегчить тяжесть их утраты. Так или иначе, я уверена, что ваше общее решение будет единственно верным.

Четверо слуг Вианетте молча склонили перед ней головы.

- И последнее на сегодня, - тихо, уже без улыбки, произнесла Литси.

Умение Сатин растворяться в пустоте и тут же появляться из ниоткуда было просто непостижимым; Синди знала, что в этом нет никакой магии, и все равно не могла поверить своим глазам. Она не успела даже ни о чем подумать, как телохранительница Вианетте вновь стояла перед троном, заложив руки за спину и глядя снизу вверх на будущую правительницу Тарфаэста.

Пауза длилась очень долго. Синди даже немного боялась, что Литси не выдержит этого испытания и опустит голову. Но ничего подобного не произошло. Взгляд ее хозяйки, в котором поначалу действительно можно было рассмотреть некое нерешительное выражение, с каждой секундой становился все более уверенным, ее пронзительные голубые глаза сияли все ярче и ярче.

Наконец последние сомнения были отброшены.

- Я вижу перед собой девушку, - с ледяным спокойствием сказала принцесса, - к которой моя мать относилась как к своей родной дочери. Сатин Ленелье, отныне я буду называть вас своей сестрой.

- Нет... - беззвучно прошептала Синди.

Сатин еще некоторое время стояла неподвижно, затем поднялась по ступеням и встала на колени сбоку от трона. Литси протянула ей свою ладонь. Сатин прикоснулась губами к кончикам ее пальцев и негромко проговорила на древнем церемониальном диалекте Тарфаэста:

- Venne au de Neivelen...

Она первая назвала Литси этим титулом.

- Жизнь за Королеву! - воскликнул Флайд, делая шаг вперед.

- Жизнь за Королеву! - эхом отозвался принц Элонде.

- Жизнь за Королеву! - в один голос произнесли Рене Эспада и Эдгар Фоше.

- Жизнь за Королеву! - подхватили придворные, стоявшие в следующих рядах.

В считанные секунды торжественный клич охватил весь зал. Это было нарушением всех традиций, никто не имел права использовать подобное обращение до окончания официальной коронации. Однако сегодня был один из тех случаев, когда традициями можно было пренебречь.

Синди тоже хотела кричать вместе со всеми, но слова, которые она однажды уже произносила, застряли у нее в горле. Ей было трудно даже вдохнуть, в какой-то момент ей показалось, что в зале стало очень холодно, что она перенеслась в настоящую волшебную пещеру с колоннами из чистого льда, с высокими сводами, покрытыми искрящимся серебристым инеем, и что на прозрачном троне посреди этой вечной мерзлоты сидит не обыкновенная человеческая девушка, а поистине всесильное существо, способное одним лишь взглядом обращать все вокруг себя в безграничное царство застывшей воды...

Литси медленно встала с кресла, и в Ледяной Комнате снова установилась полная тишина.

- Благодарю вас, друзья. Простите, что я позволила себе усомниться в вашей верности Лазурному Престолу... Обещаю вам, вместе мы закончим эту бесконечную войну. Мы принесем мир и благополучие нашему народу...

- Да здравствует Тарфаэст! Да здравствует Королева! - раздалось со всех сторон.

Литси спустилась вниз, подошла к Флайду, чтобы забрать у него свою шпагу. К ней, в свою очередь, приблизился Эдгар Фоше и, низко наклонившись (из-за того еще, что ростом, как и большинство присутствующих, он был едва ли не на две головы выше ее), начал что-то тихо говорить ей. Литси о чем-то спросила его (Синди прочла по ее губам: "Это надолго?"), затем, видимо, получив положительный ответ, шепнула на ухо Флайду несколько слов и направилась по вмиг образовавшемуся широкому коридору в сторону бокового выхода. За ней в сопровождении хранителя Королевской Печати последовал и Эарен, по-прежнему не выпускавший из рук кресла с маленькой принцессой Элонде. Синди впервые за все время церемонии смогла рассмотреть лицо Лаури, взволнованное и даже немного испуганное - скорее всего, она не понимала, что происходит вокруг нее, и никогда еще не видела такого скопления людей в одном месте. Эарен, напротив, выглядел совершенно спокойно, и догадаться по выражению его лица о том, что всего несколько минут назад он потерпел, вероятно, самое болезненное поражение в своей жизни, было решительно невозможно.

Когда будущая Королева, провожаемая почтительными поклонами своих слуг, скрылась за дверью, зал стал быстро пустеть - церемония, так или иначе, являлась неофициальной, а время, вероятно, было уже далеко за полночь.

Рино опустил Синди на пол, внимательно взглянул ей в глаза, поинтересовался:

- Ты что такая бледная? Все в порядке?

Синди молча кивнула.

- Не принимай близко к сердцу этот спектакль. - Рино понизил голос. - Это не для нас, а для них, понимаешь? Для нас ничего принципиально не изменится, только работы станет чуть побольше...

- Я понимаю, - тихо сказала Синди.

В этот момент к ним подошел Флайд.

- В общем, это все на полчаса, не меньше, - сообщил он. - Так что можно расходиться... Привет, малышка, - улыбнулся он Синди.

- А что она тебе сказала? - спросила Адель.

- Что у нее разболелась голова от всех этих криков, и чтобы я сходил за ее лекарством. Пойду узнаю, как там наши вещи...

- Я схожу, - опередила его Ким. - Это же теперь моя обязанность, не так ли?

И, не дожидаясь ответа, поспешила к выходу.

- Ну что, какие впечатления? - спросил Флайд, когда телохранители остались в углу впятером.

- Вроде бы все по сценарию, - заметил Рино. - По крайней мере, вопрос о заговоре мы закрыли, - добавил он, глядя на Адель.

Ферье посмотрела на дверь, в которую вошла Литси.

- До рассвета еще далеко. А до коронации тем более... Не нравится мне, что она там совсем одна.

Флайд пожал плечами.

- Такой порядок. Не волнуйся, там только один вход и голые стены, я уже проверил.

- Вообще-то, Адель права, - сказал Рино. - Это не здание, а настоящий лабиринт из тайных ходов. Я видел план первых трех этажей. Не думаю, что нам когда-нибудь придется скучать по Каменной Цитадели.

Бывшие адепты Ордена Порядка дружно рассмеялись. Эмбер окинула их хмурым взглядом, но ничего не сказала.

Синди тоже молчала, хотя и совсем по другой причине. Она не могла понять, почему ее друзья ведут себя так, будто ничего особенного не произошло. Каждый из них в тысячу раз опытнее и умнее ее, неужели они ничего не видят?

Сатин. Цепной пес Вианетте, безжалостное чудовище, людоед, детоубийца... Сегодня она должна была навсегда покинуть этот дворец. И, возможно, не целиком, а частями. А вместо этого... Сатин Ленелье... Почему, любимая, почему?!

Где же Хинч? В какие бы игры он ни играл, он не может стоять за всем этим. Он знает все, он первый должен был избавить госпожу от этой страшной угрозы. Как же он мог такое допустить?

Мысль о Дэйле заставила Синди вспомнить еще об одном тревожном подозрении, которое появилось у нее в тот самый момент, когда она входила в этот зал. Тогда, полностью захваченная предвкушением от долгожданной встречи с Литси, она быстро забыла о нем, но теперь...

- Адель, - она подергала девушку за рукав. - А как ты узнала, где именно теперь живет Дэйл? Она что, давала тебе читать мои письма?

Рино и Флайд, углубившиеся в обсуждение деталей архитектуры королевского дворца, замолчали, и Синди похолодела от предчувствия беды.

Сквозь стук в висках она услышала голос Литси:

"...Запомни - никто, кроме нас двоих, не узнает об этом. Только ты и я. Можешь писать так, как если бы это был твой личный дневник. Ты осознаешь, как это для меня важно?"

- Она даже не читала их... - прошептала Синди.

Адель взяла ее за руку, отвела в сторону и, присев перед ней корточки, тихо заговорила:

- Она прочла твое первое письмо. А потом это пришлось делать мне... Пойми, ты ничем ее не обидела. Если бы это было так, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Я думаю, она все еще относится к тебе лучше, чем к любому из нас. Но ей не нужна твоя любовь. Ни ты, ни я, ни кто-либо другой не сможет вернуть ей то, что у нее отняли...

Синди огляделась по сторонам. В зале уже почти никого не осталось: Майлз Хельм, герцог Эспада и Ясмин о чем-то негромко разговаривали между собой, стоя у подножья хрустального трона; Гезеф сидел за столом, задумчиво подперев голову ладонью; в дальнем углу между колонн неспешно прохаживалась Тэйдж. Несколько задержавшихся придворных, двое охранников Галлили - и, конечно, ни намека на присутствие Сатин.

- Что же, по-твоему, ей от меня нужно? - спросила Синди.

Адель молчала.

- Вы все думаете, что знаете ее, - медленно начала Синди. - Вы ничего не знаете. Никто не отберет ее у меня. Никто не будет учить меня, как поступать. Я сама приняла решение, я знала, на что шла... Не прикасайся ко мне! - сквозь слезы закричала она, когда Адель попыталась обнять ее за плечи. - Я не нуждаюсь ни в чьей жалости! И не надо обращаться со мной, как с ребенком! Я не ребенок! Не ребенок!!

Она попятилась назад, тяжело дыша и прижимая руку к груди. Она знала, что все теперь смотрят на нее, чувствовала на своей спине обжигающий насмешливый взгляд Плети. Но ей теперь уже было все равно.

- Вы все... - глухо прошептала она, не поднимая головы. - Вы все... просто ничтожества. Ненавижу вас...

Она развернулась и бросилась бегом к выходу.

- Синди, подожди... Синди! - донесся ей вслед отчаянный оклик Адель.

Но Синди уже была далеко.

* * *

Она пришла в себя только в своей комнате, сидя в темноте на полу возле кровати и уткнувшись лицом в мокрое одеяло. Она не помнила, сколько прошло времени, не помнила даже, как она оказалась здесь. Правая коленка была разодрана до крови - кажется, она упала на лестнице? Все было как в тумане.

Зачем вообще она вернулась сюда? Забрать вещи? Какие вещи, куда она теперь пойдет? Зачем куда-то идти? Бежать без оглядки и при этом в глубине души надеяться, что тебя найдут? Найдут и будут умолять остаться?

"Нет, - сказала она себе. - Ты пришла сюда потому, что здесь достаточно высоко, потому, что у тебя нет крыльев и, прыгнув с балкона, ты совершишь самый достойный поступок в своей жизни. А еще потому, что ты боишься высоты, и в постели у тебя спрятан пистолет. Ты все это рассчитала еще там, в зале. Теперь ты немного поплакала - это ничего, это можно. Она, конечно, будет считать тебя трусливой девчонкой, но разве так не будет лучше для нее? Так будет лучше для всех".

Протерев глаза от слез, Синди заметила, что на подушке белеет какой-то предмет. Лист бумаги? Откуда? Когда она уходила, его здесь не было.

Она присела на кровать и взяла листок в руки. Поначалу он казался совершенно чистым, но стоило ей поднести его поближе к глазам, как на бумаге стали проступать маленькие, светящиеся в темноте, серебристые буквы. По мере того как они складывались в слова, Синди все отчетливее слышала в голове тихий печальный голос, идущий откуда-то из самой глубины ее души:

"Дорогая Синди,

Я знаю, тебе будет грустно читать это письмо. Я надеюсь только, что ты прочтешь его уже после встречи со своей любимой и потому не будешь чувствовать себя такой одинокой.

Этой ночью я возвращаюсь домой. Я возвращаюсь с легким сердцем, потому что нашла здесь больше того, что искала. Я всего лишь хотела взглянуть в глаза девушке, которой я обязана своей жизнью. Но я не думала, что увижу рядом с ней человека, благодаря которому в моей жизни появится смысл.

Пожалуйста, поцелуй за меня Айвена. Я долго ждала его, но он так и не пришел. Это не из-за того, что он меня совсем не любит. Я чувствую его боль. Он все еще винит себя за то, что не смог уберечь от смерти мою маму. Наверное, он боится, что я никогда не прощу ему этого. Он хороший человек, но очень слабый и ранимый. Он должен многому у тебя научиться.

Я не могу сказать тебе, когда мы увидимся снова. Каждый раз, когда я пытаюсь заглянуть в будущее, я вижу только мрак и пустоту. Что-то очень страшное приближается. И я рада уже тому, что ты сейчас находишься в самом безопасном месте в этом мире.

Помни, я буду с тобой в твоих снах.

Нириэль."

Синди перечитала письмо еще раз, затем спрятала его под подушку и легла на кровать, отвернувшись к стене и поджав под себя колени. Плакать почти совсем не хотелось, да и зачем? Плачь, не плачь - ничего не изменится. Она сама во всем виновата. Нельзя видеть во всем только то, что хочешь увидеть.

Как же быстро взрослеют эльфы... Подумать только - ей ведь совсем недавно исполнилось четыре года. И вот такое письмо... Еще бы понять, кто это - Айвен? По смыслу похоже на Дэйла, хотя... Слабый, ранимый? Это про кого угодно, но только не про него.

"Безопасное место, - с горечью подумала она. - Может быть, но только я все равно не смогу здесь жить. Не смогу. Слишком много вокруг лжи. И лицемерия, что в конечном счете одно и то же... С другой стороны - а где иначе? В Цитадели? Ялуш сказал, что наша задача теперь - защищать людей от самих себя. Ложь. Вы просто боитесь признать, что человечество в вас больше не нуждается. Не хотите становиться простыми людьми, которым так нужна ваша защита... Или дома было иначе? Когда сжигали маму, все вокруг говорили, какой она была хорошей и доброй. Ложь. Вы же так не думали. Почему не говорили этого раньше? Приносили соболезнования... Ложь! А она правильно поступила. Это другие дают клятвы верности, а потом, когда их любимые умирают, продолжают жить как ни в чем не бывало. Я люблю тебя, мы всегда будем вместе... Ложь, ложь, ложь!!!"

"Замолчи. Ты ничем не лучше их всех. Ты солгала и Литси, и самой себе, и ответила ложью на собственную ложь, и сама в нее поверила. Ты хуже их всех..."

Дождь, не утихавший с самого вечера, пошел с новой силой, в окно забарабанили крупные ледяные капли, и на фоне этого шума Синди едва смогла различить щелчок дверного замка. Еще несколько секунд она лежала неподвижно, а затем резко повернулась к двери.

Дверь была закрыта.

Синди вгляделась в темноту - ей показалось, что у порога, сбоку от книжного шкафа, вырисовывается смутно знакомый темный силуэт.

- Кто здесь? - дрогнувшим голосом проговорила она, одновременно протягивая руку под перину. - Хинч, это вы?

Не дождавшись ответа, она вытащила пистолет, медленно взвела курок и, перехватив тяжелое оружие обеими руками, направила его прямо перед собой.

Фигура не шевелилась. Синди прищурилась, напрягая глаза. Что за наваждение? Нет там никакой фигуры, это просто тень от шкафа... Но откуда этот щелчок? Почему один? Дверь заперта. Может быть, это был второй, а первого она не слышала?

Ей не было страшно. Волшебное письмо, лежавшее под подушкой, служило ей чем-то вроде талисмана - оно словно говорило ей, что ничего плохого с ней случится. Больше того, именно благодаря ему она вдруг поняла, что десять минут назад не смогла бы прыгнуть с балкона. Она бы испугалась. Не смерти, конечно, нет. Она испугалась бы убийства, она никогда не смогла бы отнять у человека жизнь, даже если бы этим человеком являлась она сама.

Поэтому, прежде чем встать с кровати, она достала из-под подушки этот маленький листок и спрятала его за пазухой.

"А если это была Литси? Она зашла, увидела, что в комнате темно, и, решив, что меня здесь нет, сразу вышла. Или увидела меня на кровати и подумала, что я сплю? Вдруг это была она?"

Синди спрыгнула на пол, быстро подошла к двери и снова застыла на месте. Нет, это была не Литси. Рядом, вне всякого сомнения, кто-то был, но этот кто-то очень хотел ее напугать. А вести себя таким образом по отношению к рыцарю Белой Розы мог или безумец, или человек, который желал зла ее госпоже.

Синди как можно более бесшумно повернула ручку и осторожно толкнула дверь ногой. В глаза ей ударил свет, она отступила назад, держа пистолет наготове.

Один раз можно пересилить свой страх. Один раз она убьет человека, чтобы покинуть этот дворец с чистой совестью. Заслужить прощение... Не нужно ей никакого прощения. Зачем оно тому, у кого больше нет сердца...

Она не успела закончить эту мысль. Две руки обхватили ее сзади - одна крепко стиснула ее талию, другая зажала рот. От неожиданности она выронила свое единственное оружие, дернулась вперед, пытаясь высвободиться, но в ту же секунду ощутила странную, непреодолимую слабость во всем теле и мгновенно потеряла сознание.

Чувства возвращались к ней постепенно, одно за другим. Сначала она услышала шум дождя, сопровождающийся звуком приглушенных мягких ударов по стеклу. Потом, еще ничего не видя, поняла, что лежит на полу где-то посреди своей комнаты, лицом вниз. Понемногу вернулось и зрение - правда, толку от этого было мало, поскольку в комнате по-прежнему было совершенно темно.

Собравшись с силами, она попробовала перевернуться на бок, но едва успела пошевелиться, как цепкие руки снова ухватили ее за талию и, с легкостью подняв вверх, поставили на стоявший рядом стул. Сверху упало что-то мягкое - она инстинктивно подняла голову и увидела, что это пояс от ее собственного платья, свисающий узкой петлей с крепления люстры.

Синди не стала вырываться, кричать, звать на помощь. Она молча смотрела в окно - там, за стеклом, расчерченным струями дождя, отчаянно билась крыльями крошечная бездомная птичка.

"Это моя маленькая Литси, - подумала она. - Кто теперь о ней позаботится?"

Петля сдавила ее шею, стул с грохотом полетел в сторону.

* * *

У Литси задрожали пальцы, она неловко царапнула пером по бумаге, поставив на месте подписи большую кляксу.

- Королева... - прошелестел над ее плечом голос Фоше.

Литси испуганно оглянулась, ожидая увидеть на пороге комнаты молчаливую фигуру Вианетте, но, встретив обеспокоенный взгляд министра, поняла, что он обращается именно к ней.

- Что с вами? Вам плохо?

- Нет, ничего такого... Сейчас пройдет. - Литси отвернулась, медленно провела рукой по глазам. Затем снова посмотрела на расплывающееся чернильное пятно и с сожалением добавила: - Я испортила этот документ. Надеюсь, у вас есть копия?